Густав Густавович Шпет (1879 - 1927) был наиболее видным сторонником феноменологической философии в России. Его книга «Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы», посвященная Гуссерлю, была наиболее адекватным изложением учения основателя феноменологии. Критика некоторых положений этого учения не выходила за его рамки. Гуссерль и сам впоследствии пересматривал некоторые моменты своей феноменологической концепции, притом в ряде случаев тех же положений, с которыми не был согласен и его русский последователь.
Феноменология - это, конечно, не то же самое, что гуссерлиан- ство; некоторые ученики Гуссерля, как, например, немецкий философ Макс Шелер (1874-1928) и польский философ Роман Ингарден (1892-1970), создали свои версии феноменологической философии. Ближайший ученик Гуссерля и его ассистент Мартин Хайдеггер (1889-1976), отталкиваясь от феноменологии, пришел к своей экзистенциалистской философии. Феноменология Гуссерля и Шелера, а также экзистенциализм Хайдеггера послужили основанием для герменевтики Ханса Георга Гадамера (1900-2002) - философского учения о бытии, основанного на определенной концепции понимания реальности и текстов (герменевтика - учение о понимании; на гре- ческом языке hermeneutikos - истолковывающий). Как мы увидим в дальнейшем, Шпет своим путем также шел от феноменологии к своеобразной герменевтике. В феноменологических исканиях в России, и не только в ней, ему принадлежит выдающаяся роль.
Густав Густавович Шпет родился в 1879 г. в Киеве. Его мать Мар- целина Осиповна Шпет была полькой католического вероисповедания. Отца своего, венгерского офицера, будущий философ не знал. Его усыновил брат матери - Я. Г. Б. Шпетт. Мать одна воспитывала сына, зарабатывая на жизнь шитьем и стиркой. По словам внука Шпета - М. К. Поливанова, когда в 1932 г. умерла его мать, Г. Г. Шпет «попросил, чтобы ему дали ее наперсток, который с тех пор всегда стоял на его письменном столе».
В 1898 г. Шпет поступил в Киевский университет на физико-математический факультет. Будучи студентом, он увлекся марксизмом. За распространение марксистской литературы он был на время исключен из университета и арестован. В тюрьме Шпет занялся философией. В 1901 г. он был восстановлен студентом в университете на историко-филологическом факультете. К марксизму он продолжал относиться уважительно, хотя в нем, по его мнению, есть философские ошибки. Большое значение для философского развития Шпета имело его участие в психологическом семинарии профессора Г. И. Челпанова (1862-1936) - психолога и философа-неокантианца. Разделяя теперь позиции философского идеализма, Шпет делает на семинарии в 1903 г. доклады о причинности у Юма, по которым он в 1907 г. публикует работу «Проблема причинности у Юма и Канта». По материалам работы психологического семинария в 1904 г. Шпет пишет конкурсное сочинение «Память в экспериментальной психологии», опубликованное в 1905 г., за которое он получает золотую медаль Киевского университета.
В 1907 г. молодой философ переезжает в Москву по приглашению Челпанова (с 1906 г. профессора Московского университета), где входит в круг творчески одаренных людей, таких, как философы Франк, Шестов, Эрн, Гершензон, поэты Андрей Белый, Балтрушайтис, артист Качалов, читает лекции в Московском университете, на Высших женских курсах Герье, в Народном университете Шаняв- ского. В 1912 г. вышло литографированное издание «Логики» Шпета по записям его слушательниц.
Лекции молодого философа пользовались огромным успехом. Андрей Белый вспоминал, что Шпет становился премоден на курсах Герье; «здесь сражал философских курсисток рядами он; и десятка- ми расплодились «шпеттистки» lt;...gt; очень многие носили тогда на груди медальончик с портретом Шпета; рассказывали: и на лекциях он кубарями вертит системы философов». А. Белый отмечал, что в это время Шпет скептически относился к существовавшим в то время в России философским течениям: «он в юмовском скептицизме, как в кресле, уселся с удобством; это было лишь формой отказа его от тогда господствовавших течений; он особенно презирал «нечистоту» позиций Бердяева и с бешенством просто издевался над ниц- шеанизированным православием lt;...gt; более, чем кто-либо, он видел бесплодицу когенианцев и риккертианцев...».
Философские воззрения самого Шпета определились в результате его поездок за границу, прежде всего в Геттинген, где он с 1910 по 1912 г. в течение летних семестров слушал лекции Гуссерля и имел возможность общаться с основателем феноменологии. Переписка Гуссерля и Шпета свидетельствует о том, что отношения между ними были взаимно уважительными и дружескими. Гуссерль ценил Шпе- та не только как человека, но и как философа, одобряя его «интенсивную феноменологическую деятельность», полагая, что феноменология - «новая наука, бесконечно плодотворная почва для работы, - бесконечная и плодотворная как русская равнина, но как и она приносящая богатый урожай только благодаря упорному труду (а не громким словам)». Результатом этой работы в области феноменологии и была книга «Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы», вышедшая в 1914 г.
Творчески излагая основы гуссерлевской феноменологии, Шпет сделал к ней ряд замечаний и дополнений, определивших в дальнейшем движение его философской мысли. Гуссерль различал три вида бытия: бытие физических вещей, животный мир и психическое сознание. Однако, полагает Шпет, у него «пропущен особый вид эмпирического бытия, - бытие социальное, которое, согласно принятому нами положению, должно иметь и свою особую данность, и свой особый способ познания» (ПО).
Таким способом познания социального бытия являются, по Шпету, «социальные интуиции», представляющие собой особый вид интуитивного знания наряду с «чувственной интуицией» и «идеальной интуицией» (112). Как прийти к социальному бытию? Вот ответ Шпета на этот вопрос: «За оболочкой слов и логических выражений, закрывающих нам предметный смысл. Мы снимаем другой покров объективированного знака, и только там улавливаем некоторую подлинную интимность и в ней полноту бытия. И вот оказывается, что мы - не заключенные одиночных тюрем, как уверяли нас еще недавно (Зиг- варт), а в непосредственном единении уразумения мы открываем подлинное единство смысла и конкретную целостность проявившегося в знаке, как предмете» (12-13).
Для Шпета, уразумение и есть понимание, «понимание как уразумение» (96). Он убежден в том, что «к сущности самого сознания принадлежит не только усматривать, но и понимать, уразумевать усмотренное. И это «уразумение» не есть только умозаключение». И «мы, действительно, можем говорить об особой группе, предметов, к сущности которых относится быть уразумеваемыми» (173). Речь идет здесь прежде всего о «социальных предметах», которые «всегда выступают, как знаки, и со своим внутренним интимным смыслом. Но мы его не видим, не слышим, не осязаем, а «знаем» все-таки. Мы знаем, что der Tisch значит стол, стол значит орудие для такой-то цели, вот тут уже его смысл, его энтелехия; мы знаем, что у птицы крылья для летания; что данный памфлет написан для протеста; наконец, просто, вот лежит что-то для чего-то! И феноменологический анализ соответственных предметов, - как полагал Шпет, - покажет нам только, что, действительно, к сущности социального относится иметь цель, т. е. обладать энтелехией, тоже к сущности организма и проч.» (171-172).
Поэтому существует, с его точки зрения, принципиальное различие между пониманием, например, секиры как явления «мира социального» и песчинкой как явления «мира «естественного» (162). Понять смысл такого социального явления, как секира, нельзя, только исходя из ее внешней формы, которая в таком случае выступает как знак без значения, как бессмыслица. Для понимания секиры необходимо усмотреть ее «внутренний смысл» в том, что секира «рубит». Материальная форма секиры является «знаком» действия «рубить», которое оказывается «чем-то интимно-внутренним самого предметного содержания, и притом в его целом окажется, по Аристотелю, его «душой» или энтелехией» (160).
Притом «понимать, уразумевать» как социальные явления, так явления естественные возможно только при «социальном единении», «в непосредственном единении уразумения», ибо «абсолютное социальное одиночество, «одиночная камера», есть удел не индивида как такого, а только сумасшедшего» (173).
В последующем своем развитии и сам Гуссерль, и развивавшие феноменологию его ученики также пришли к пониманию важности учета социального фактора (Макс Шелер явился одним из основоположников «социологии познания»). Но Шпет уже до Первой мировой войны самостоятельно пришел к этим положениям. В дальнейшем он после 1918 г. по известной причине не имел возможность постоянно следить за развитием феноменологических исследований за рубежом. Вместе с тем творческое освоение им феноменологии было чрезвычайно важно для собственных философских исследований, выходивших за рамки гуссерлианской феноменологии.
В книге «Явление и смысл» на основе подчеркивания значимости социального начала в познавательной деятельности человека содержится «зерно», которое проросло в последующих трудах русского философа. Речь идет о герменевтике. «Герменевтический акт» - это «акт осмысления», а смысл раскрывается через «интерпретацию» или «истолкование» (166). Напомним, что на греческом языке hermeneutikos - истолковывающий. «Герменевтические акты» в «содержании ноэмы»усматривают только знак для внутреннего, для энтелехии», а потому эти акты суть акты, «одушевляющие всякое положение» (164). Единство «энтелехии и моментов герменевтического характера» предполагает «единство предмета с его живым интимным смыслом» (165). Герменевтическое содержание предмета «открывается анализом самого содержания предмета» (167). Внутренний смысл, энтелехию Шпет называет «герменейей» как единство «энтелехии с герменевтическим характером». Пишет он и о «интуитивных герменейях» (169).
Что же такое «герменейя»? Объективна она или субъективна? Присуща она самому предмету или же это только его осмысление, интерпретация, акт сознания, поскольку «всякое сознание может быть герменевтическим сознанием»(169)? В книге «Явление и смысл» Шпет отмечает: «Перед нами возникает в высшей степени трудная проблема об источнике герменевтических актов» (171). Здесь еще эта проблема четко не решена, однако автор книги стремится делать «онтологические выводы» из «чисто феноменологического описания» (165), т. е. он рассматривает смыслы предметов, их энтелехии как существующие объективно отношения и связи, присущие «самой вещи по существу», а не привносимые «нами для «удобств» познания в нашем теоретическом познании». «Онтологические конструкции телеологических систем не есть «теория», а есть выражение некоторого порядка сущностей, а равно и самой деятельности, поскольку речь идет о ней в ее конкретности. «Связи», которые мы не «постро- яем», а действительно находим, суть связи осмысленные, телеологические» (167).
Утверждение Шпетом объективного существования духовного смысла вещей и предметов, внутренне им присущих целей, энтелехий («онтологические конструкции телеологических систем», «связи осмысленные, телеологические») не противоречит принципу научности, поскольку эти смыслы и цели присущи явлениям «бытия социального», «социальным предметам», ибо, говоря его словами, «действительно, к сущности социального относится иметь цель, т. е. обладать энтелехией» (172). Что касается явлений «естественного мира», но они могут наделяться энтелехией человеческим сознанием: «всякий предмет, - во всяком случае, конкретный, -может иметь свою энтелехию, для этого нужно только «содействие» соответственного акта интенционального сознания». Поэтому «мы, следовательно, можем увидеть энтелехию там, где ее «нет», энтелехию «не существующую». Это - не энтелехия в собственном смысле, а «как бы» энтелехия, quasi-энтелехия». Эта quasi-энтелехия образуется, когда мы «полагаем» явлению, вещи, нечто ей «несвойственное» собственно, - например, песчинка пляшет, звезда предсказывает, секира рассказывает, образуя тем самым «сказочный» мир» (см. 163).
Герменевтические же акты, интерпретация, понимание, уразумение - это дело разума: «Бытие разума состоит в герменевтических функциях, устанавливающих разумную мотивацию, исходящую от энтелехии, как «носителя» предметного бытия, как «духа предмета» (175). В этой связи Шпет подключает к своей философии столь значимое в русской философской мысли понятие логоса. Логос, в его понимании, есть «выражение», проникающее предмет и составляющее «явление, «обнаружение», «воплощение» духа. Его «объективирование», будучи разумным, мотивированным, есть организующая направленность различных форм духа в их социальной сути: язык, культ, искусство, техника, право» (175). Человеческая история, в том числе история самой философской мысли, язык, искусство составят в дальнейшем предмет герменевтических исследований Шпета.
В 1916 г. Шпет защищает в Московском университете магистерскую диссертацию «История как проблема логики». В этом же году эта работа выходит в свет. В ней он на обширном историко-философском материале отстаивает принципы «положительной философии», ее обращенность к действительности и стремление к истине на путяхразу- ма. Возможность «истории как предмета логики» он усматривает в том, что в самой действительности, наряду со случайным, существует необходимое. Это «необходимое и единое» выступает как «особый мир, идеальный, или мир идеального предмета с прочной внутренней закономерностью и порядком. Этот мир во всем проникает мир действительности, открывая себя в каждой его форме и в каждом явлении его».
Шпет решительно выступает против субъективистского понимания действительности, в том числе исторической. Он против включения в историческое знание оценочных суждений, основанных на нормах этики и права, что делает науку истории не объясняющей, а оценивающей. По его убеждению, «собственно оценке в истории, как науке, не место. Провозглашение оценки не как неизбежного психо- логически недостатка, ибо история пишется людьми вкусов, симпатий, эпох, убеждений, а как принципа - есть принципиальное же отрицание логики исторического знания». В исследовании «История как проблема логики» острой критике подвергаются воззрения неокантианцев, особенно Риккерта, за противопоставление наук о природе наукам о культуре, которые, по сути дела, предписывают «ценности» историческому процессу. Притом сам Шпет не подвергает сомнению правомерность понятия «ценность», но выступает против его неокантианской субъективизации.
Во введении к книге «Явление и смысл» Шпет писал в 1914 г. еще накануне начала войны: «Падают теории, сокрушаются мировоззрения, рухнут догматы и колеблются престолы и алтари... а все- таки весело жить!..» (14). После Октябрьской революции 1917 г. жить становилось все труднее и труднее. Шпет старается «жить весело». Под его редакцией в1917и1919гг. выходят два номера философского ежегодника «Мысль и слово», в котором публикуются произведения философов, в том числе философские этюды самого Шпета. В его очерке «Мудрость или Разум» отстаиваются идеи «положительной философии», защищающие Разум от всякого рода псевдофилософии, к которой он относил и «позитивистические фантазии о «синтезе» всего знания по типу какой-либо специальной науки», и «теологические фантазии, облекающие верования и произвольно прокламированные догматы в наукообразную форму». Шпет проводит четкое различие между «философией как чистым знанием и научной философией». Последняя хотя и противостоит псевдофилософии, но сама «она принимает за норму приемы и методы какой-либо частной области научного знания и, таким образом, провинциальными средствами собирается решать мировые вопросы».
В философском этюде «Скептик и его душа» показывается, что «скептицизм, не будучи философским учением, может играть роль методического приема в философии», но возведенный в принцип скептицизм создает постоянный душевный уклад «неудачничества и связанный с неудачей, как своим источником, растерянности мысли». Шпет называет скептицизм «изнанкой догматизма», ибо «сомнение,
4
как и уверенность, не знает, строго говоря, аргументации» .

В июле 1918 г. Шпет завершает свой чрезвычайно интересный труд «Герменевтика и ее проблемы», который был опубликован в 1989- 1992 гг. Эта его работа неожиданно вторгается в обсуждение проблем герменевтики, которое два последних десятилетия, вплоть до сегодняшнего дня, идет в зарубежной и отечественной философии и гуманитарном знании. Внимание к проблемам герменевтики, как отмечалось, Шпет проявил уже в «Явлении и смысле». И здесь он вновь возвращается к этой проблематике в связи со своими историко-логи- ческими исследованиями. Этот труд непосредственно примыкает к его книге «История как предмет логики». Герменевтика как учение о понимании важна Шпету для понимания исторической действительности. В этой связи он обращается к истории самой герменевтики, начиная с античности и кончая наиболее значительными работами в этой области в начале XX столетия. Притом излагаемая Шпетом история герменевтики обнаруживает свою логику развития и тем самым сущность этой области знания в ее тесной связи с основополагающими проблемами философии и других гуманитарных наук. Раскрытие и осуществление идеи герменевтики, определение того места, которое занимают проблемы герменевтики в современном философском сознании, позволяют увидеть, по его словам, «как и почему решение этих проблем должно привести к радикальному пересмотру задач логики и к новому освещению всей положительной философии» (1989, 231-232).
Герменевтика начинается не как самостоятельная наука, а в качестве вспомогательной дисциплины, помогающей понимать, истолковывать, интерпретировать произведения античных авторов, а затем и книги Священного Писания. Но «рано или поздно герменевтика должна обратиться к логике, т. е. увидеть в знаке не только предмет, но и понятие» (1989, 249).

Шпет скрупулезно, шаг за шагом, прослеживает становление герменевтики в ее связях с логикой, учением о знаках - семиотикой, социологией и философией. Рассматривая развитие герменевтики, анализируя ее трактовку различными исследователями, он высказывает свое понимание герменевтических проблем. Философ подчеркивает социальный характер предмета герменевтики, недопустимость игнорирования того, что «вещи» выступают как «социально-исторические» и «сама «личность» для историка - социальная вещь» (1992, 254). «Личность здесь говорит и действует как социальный фактор, она есть социально-историческая реальность» (1992, 267). Он отмечает «особое значение, которое должно быть уделено общности и общению как для объективации духа, составляющего предмет наук о духе, так и для понимания как пути, ведущего к постижению этого предмета, - и в самой жизни духа и в науке о нем» (1992, 258). Шпет солидаризуется с мыслью В. Дильтея - одного из основателей современной герменевтики - о том, что «понимание теснейшим образом связано с общностью» и что «с одной стороны, взаимное понимание обеспечивает нас в общности (Gemeinsamkeit), существующей между индивидами, а с другой стороны, сама общность образует предпосылку для понимания» (1992, 259).
Подводя итог своему рассмотрению истории герменевтики, Шпет делает вывод: «Мы убеждаемся, что вокруг принципиальных оснований герменевтики стягивается большое число основных проблем современной философии и методологии» (1992, 268). Для него «понимание есть путь постижения духа». Он писал: «Мы идем от чувственной действительности как загадки к идеальной основе ее, чтобы разрешить эту загадку через осмысление действительности, через усмотрение разума, в самой действительности реализованного и воплощенного» (1992, 279).
Придя, таким образом, к гегелевскому принципу разумности действительности, мыслитель в середине 1918 г. чувствует обеспокоенность в связи с тем, все ли действительное разумно. Да, «историческая реальность» есть «реализация идеи». Но такое осуществление истории предполагает «свободное и непосредственное творчество». В ином случае «мы просто лишили бы возможности историю осуществляться дальше. Прекратили бы ее» (1992,280). Важно отличать знание сомнения. Поэтому философия должна «оберегать свободу самого мнения» (1992, 280), ибо господство одного мнения, принимаемого за знание, превращаемого в догму, прекращает осуществление истории.
В августе 1922 г. в предисловии к «Очерку развития русской философии» Шпет пишет о своей вере «в русский Ренессанс, в новую, здоровую народную интеллигенцию», о том, что «наша революция в философско-культурном аспекте «сознания» должна побуждать к настроениям оптимистическим. И такой оптимизм, в моих глазах, есть здоровый оптимизм». В 1921 г. философ прекращает свою педагогическую деятельность в Московском университете, поскольку было ликвидировано философское отделение историко-филологического факультета. Однако он организует при университете «Этнографический кабинет» и становится директором Института научной философии, вошедшего в Ассоциацию научно-исследовательских институтов при факультете общественных наук Московского универ- ситета. Но в 1922 г. участвовавшие в работе этого института С. Франк
и И. Ильин были арестованы и высланы из страны. Имя Шпета также было внесено в список высылаемых, но он, в принципе отвергая для себя эмиграцию, сумел остаться на родине. В 1923 г. Шпет был отстранен от руководства Институтом философии.
В 1923 г. он возглавил философское отделение Российской академии художественных наук, а в 1927 г. становится вице-президентом этой академии, преобразовавшейся в Государственную академию художественных наук (ГАХН).
Шпет остается на своей независимой позиции, но у него еще сохраняется возможность издавать свои произведения, несмотря на критику и обвинения в идеализме, в классовой чуждости и т. п. И Шпет этой возможностью пользуется, разрабатывая свою философскую концепцию в работах по русской философии, в трудах по эстетике, лингвистике, этнографии, психологии.
Интерес к истории русской философской мысли Шпет проявляет еще до революции. В 1915 г. выходит его работа, посвященная П. Д. Юркевичу: «Философское наследие П. Д. Юркевича (К сорокалетию со дня смерти)». В 1921 г. он выпускает книгу «Философское мировоззрение Герцена». В следующем году публикуется его статья «Антропологизм Лаврова». В 1922 г. издается 1 -я часть «Очерка развития русской философии», в которой эта история прослеживается до начала XIX в. Историю русской философии Шпет исследует, будучи сторонником «философии как знания, а не как морали, не как проповеди, не как мировоззрения». Русская же философия рассматриваемого периода трактуется им лишь в качестве предварительного этапа истории «философии как знания». Отсюда резкость, подчас несправедливая, оценок ряда русских мыслителей. Вместе с тем развитие философской мысли в России дается Шпетом в ее социально-политическом контексте, показывается, как душила эту мысль политика правительственных учреждений, ведавших «народным просвещением». Он много работал над продолжением своего «Очерка развития русской философии». Однако рукопись не была опубликована.
Определенной реализацией герменевтического проекта Шпета является цикл его трудов: «Проблемы современной эстетики» (1922), «Эстетические фрагменты» (три выпуска, вышедшие в 1922-1923 гг.), «Введение в этническую психологию» (вып. 1, 1927), «Внутренняя форма слова» (1927). Был замысел книги «Язык и смысл (Философское введение в науку о языке)» и других работ.
Но в 1929 г. была закрыта Государственная академия художественных наук, и ее вице-президент, фактически возглавлявший ГАХН, оказался лишенным возможностей заниматься философией. К тому же
Шпету была запрещена преподавательская деятельность. Он был вынужден зарабатывать на жизнь переводами. Благо ученый владел буквально всеми европейскими языками (он знал 14 языков). Философ переводит Байрона и Диккенса, пишет обширный комментарий к его «Посмертным запискам Пиквикского клуба», участвует в подготовке научного издания Шекспира. Ему принадлежит блестящий перевод «Феноменологии духа» Гегеля - сложнейшего произведения философской литературы. Но перевод Гегеля Шпет осуществлял уже в ссылке. 14 марта 1935 г. он был арестован по ложному обвинению «как руководитель антисоветской группой» в ГАХНе и сослан в Енисейск, а затем в Томск. В 1937 г. философ был осужден вторично и расстрелян. Лишь в 1959 г. издан был его перевод «Феноменологии духа» Гегеля и только с конца 80-х гт. начали издавать его произведения.
В наши дни возникла своеобразная «шпетиана» - работы, посвященные философскому наследию Шпета. На родине философа и за рубежом проводятся Шпетовские чтения. Но сложное философское мировоззрение Шпета еще далеко не изучено.
В 20-е гг. Шпет не писал обобщенных философских трудов, но он развивал свою философию в процессе разработки вопросов истории философии и эстетики, лингвистики и этнологии. Изучение работ Шпета этого периода показывает, что он сохраняет преемственность с тем, что писалось им ранее. Это отнюдь не означает, что каким он был, таким он и остался. Его воззрения несомненно развиваются, но не путем полного отвержения прошлых взглядов, а через их преобразование в новой системе миропонимания. От просвещенного скептицизма Шпет пришел к феноменологической философии, творческое отношение к феноменологии привело его к осознанию важности бытия человека как бытия социального, а также необходимости герменевтического подхода к его пониманию. Изучение логики истории и истории философии, в частности герменевтики, утвердило его в правильности избранной методологии. Цикл последующих работ по эстетике, лингвистике, этнологии своим стержнем имеет трактовку человеческого
бытия как социокультурной реальности. Свою позицию Шпет сам
~ 2
определяет как «подлинный социальный реализм» .
Моделью социокультурной реальности для него является слово. Шпет приходит к следующему выводу: «Определение слова в его результате, как некоторой социально-культурной вещи, а в его процессе, как некоторого акта культурного сознания»; «слово в своей формальной структуре есть онтологический прообраз всякой культурно- социальной «вещи». Поскольку слово выступает и как словесный знак, притом знак всеобщий, универсальный, то по отношению к нему, как и ко всякой культурно-социальной «вещи», необходим семиотический подход - подход в аспекте семиотики - науки о знаках и знаковых системах. Шпет, таким образом, предвосхитил в конце 20-х гг. необычайный интерес к семиотике с начала 60-х гг. и по праву считается одним из создателей отечественной семиотики. Лингвистические взгляды Шпета оказали большое влияние на формирование современной лингвистики. «В Ваших работах по языку я всегда находил много такого, что мне было близко и существенно», - писал ему в 1929 г. один из выдающихся лингвистов XX в. Р. Якобсон.
В методологии работ Шпета 20-х гг. все большую роль играет диалектика. В дошедшей до нас рукописи Шпета, написанной предположительно в 1914-1916 гг., говорится: «Присущий нашему разговору характер диалога есть существенная особенность самого разумения и суждения. Также внутреннего мышления. Pro и contra в мысли, разговоре, взаимном разумении и т. д. есть необходимый метод выражения и интерпретации. Отсюда искомый нами метод оказывается диалектикой». Здесь диалектика понимается в первоначальном античном смысле как обнаружение истины в процессе спора, диалога. В дальнейшем Шпет учитывает опыт диалектики Гегеля - учения о закономерностях противоречивого процесса развития понятия. В своем последнем крупном теоретическом труде «Внутренняя форма слова» (1927 г.) Шпет дает свою трактовку диалектике понятия: «Диалектика понятия находит в действительности свое разумное оправдание, в точности соответствует действительности, и руководствуется, в последнем итоге, ее собственной идеей, реализация которой есть завершающая реализация самой действительности, как ее собственного в целом слова, то есть культуры. Такая диалектика, - в отличие от платоновской диалектики гипостазируемой lt;...gt; идеи, в отличие от кантовских пустых (bloss) идей (nur eine Idee!), в отличие от гегелевской диалектики объективируемого понятия, - есть диалектика реальная, диалектика реализуемого культурного смысла, и может быть названа, имея в виду приемы образования элемента культуры - слово-понятия, диалектикою экспонирующею и интерпретирующею, или, обнимая задачи формальные и материальные [в] присущем им конкретном единстве, диалектикою герменевтическою
Примером шпетовской диалектики является трактовка им субъекта и объекта, субъективного и объективного в культуре: «всякая социальная вещь может рассматриваться как объективируемая субъективность» и вместе с тем «как субъективируемая объективность», поскольку человек в «продуктах своей деятельности» «воздвигает между собою и природою новый мир - социально-культурный, самим этим действием своим преобразуя и себя самого из вещи природной также в вещь социально-культурную». В книге «Введение в этническую психологию» (1927) Шпет следующим образом раскрывает эту диалектику, обнаруживающую социальный смысл «физической вещи»: «Труд и творчество субъектов в продуктах труда и творчества запечатлены и выражены объективно, но в этом же объективном отражено и субъективное»; «Физическая вещь состоит из материала природы, сколько бы мы ни меняли ее форму. Сделаем мы из дерева статую или виселицу, природно изменилась только форма. Но как общественное явление, как продукт труда и творчества, как товар и предмет потребления эта просто «чувственная вещь» становится, по выражению Маркса, «чувственно-сверхчувственной» - она, говорит он, «отражает людям общественный характер их собственного труда в виде вещественных свойств самих продуктов труда». Ссылка на Маркса в трактовке социальных свойств вещей, делающих вещь «чувственно-сверхчувственной», была у Шпета отнюдь не конъюнктурной. «Не нужно даже быть во что бы то ни стало, за совесть или за страх, материалистом, чтобы признать истину и констатируемого факта, и вытекающего из него методологического требования». Он своим путем шел к осознанию бытия «социально-культурного типа». Вспомним, что характеристику «секиры» как «социального явления» философ дал еще в 1914 г. в «Явлении и смысле».
Такая философская позиция оказалась очень плодотворной для разработки им ряда коренных проблем эстетики. Этим проблемам посвящены такие его труды, как «Эстетические фрагменты» (1922-1922), «Театр как искусство» (1922), «Проблемы современной эстетики» (1922), «К вопросу о постановке научной работы в области искусствоведения» (1926), «Внутренняя форма слова» (1927). Шпет исходит из того, что «эстетический предмет, как предмет отрешенного бытия есть, в первую голову, предмет культурный, «знак», «выражение»2. По его словам, «природа» приобретает всякий смысл, в том числе и эстетический, как и все на свете, только в контексте - в контексте культу- ры» . Эти теоретические положения обрели актуальность в период возрождения эстетической мысли у нас в стране в середине 50-х гг.
К философскому мировоззрению Шпета невозможно прикрепить этикетку какого-либо одного философского направления. Сам он считал себя сторонником «положительной философии», в ряду которой был для него и Платон, и Спиноза, и Лейбниц, и Гегель, и Гуссерль, «положительной философии», противостоящей «отрицательной философии», представленной от античного софиста Протагором до Канта и его последователей. Правда, и в кантовском «нет» Шпет усматривал и «положительные возможности». Современная и будущая философия, по его убеждению, должна «приступить к собиранию уже выраженных элементов положительной философии».
С точки зрения Шпета, материализм полагает, что познание «отображает природу». Идеализм же утверждает, что познание «предписывает ей законы». В этом смысле он не считал себя ни материалистом, ни идеалистом, а был сторонником «третьей возможности». По его мнению, она заключается в том, что, «исходя из непосредственного опыта», «мы должны брать этот опыт в его конкретной полноте культурно-социального опыта, а не в абстрактной форме восприятия «вещи». Притом сознание может быть не только индивидуальным, но и коллективным, обладать «коллективной памятью». Поэтому он и определял свою философскую позицию как «социальныйреализм». Реализация этой позиции предполагает семиотический подход к «социальному знаку», который также является предметом социальной психологии. Поскольку «усмотрение смысла есть понимание, которое так же непосредственно, как и чувственное восприятие», то для такого понимания смысла социальных явлений необходим герменевтический подход. Диалектической интерпретации должен подлежать «каждый социально-культурный факт». Шпет сторонник «диалектики реальной, диалектики реализуемого культурного смысла», которую он называл «диалектикой герменевтической». Поэтому, на наш взгляд, было бы односторонностью представлять его философию как только гуссерлианскую феноменологию или же герменевтику. Эта философия синтетическая, вбирающая в себя все ему известные «элементы положительной философии».

Философские воззрения Шпета чаще всего определяли как гус- серлианско-феноменологические. В. В. Зеньковский прямо причисляет Шпета к гуссерлианцам. Вместе с тем ряд исследователей его философии решительно возражали против такого определения. Кон- цепцию Шпета называли и «герменевтической феноменологией», а его философскую эволюцию характеризовали как путь от феноменологии к герменевтике.
Философские воззрения Шпета можно охарактеризовать как особый вид системного плюрализма, включающего в себя все этапы его мировоззренческой эволюции от гуссерлианской феноменологии до «диалектической герменевтики» и «социального реализма». Эта эволюция сама носила диалектический характер: переход от одного этапа к другому был отрицанием, вбирающим элементы, необходимые для последующего развития.

Имеющимися материалами в Томском ГО НКВД и показаниями Петровского М. А., Шпет Г. Г. изобличается, как участник офицерской кадетско-монархической к. р. повстанческой организации, существовавшей в г. Томске, имевшей своей целью свержение соввласти путем вооруженного восстания в момент нападения иностранных государств на СССР и восстановление монархии.

Одновременно высказывал террористические настроения против руководителей ВКП(б) и совправительства.

На основании изложенного, гр-н Шпет Г. Г. подлежит немедленному аресту и привлечению к ответственности по ст. 58-2-10-11 УК.

Арест согласовать с горпрокурором.

Нач. 4 отд. 3 отд. УГБ УНКВД по ЗСК

лейтенант Госбезопасности Подпись (Великанов)

Арест санкционирую.

Горпрокурор Подпись
В правом верхнем углу проставлен оттиск штампа. Подлежит учету по директиве ГУЛАга №-Б/115850.

ИЗ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

по делу Г. Г. Шпета

Из обвинительного заключения (по делу № 12301)

Шпета Густава Густавовича по обвинению в преступлении, предусмотренном ст. 58-2-10-11 УК РСФСР.

[...] Арестован в октябре 1937 г. Активный участник кадетско-монархической повстанческой организации, именовавшей себя "Союз спасения России" [...]

Кадетско-монархическая повстанческая организация создана бывшим князем Волконским по заданиям зарубежной белогвардейской организации "Российский общевоинский Союз" и активно готовилась к вооруженному восстанию в момент войны фашистских стран против СССР.

Волконский связался с одним из руководителей Сибирского монархического штаба белым генералом Эскиным и по заданиям Сибирского монархического штаба сформировал в Томском, Асиновском и других районах Запсибкрая повстанческие отряды из числа бывших белых офицеров, кадетов, участников черносотенных организаций, лиц, служивших в прошлом в полиции и жандармерии, беглых кулаков и кулаков-спецпереселенцев с задачей поднять вооруженное восстание против советской власти [...]

Шпет активно участвовал в контрреволюционных сборищах, на которых обсуждались вопросы вооруженной борьбы с существующим положением.

Открыто высказывал террористические настроения против руководителей партии и правительства.

Восхвалял монархический строй и его порядки.

Распространял контрреволюционные вымыслы о уже начавшейся войне и первых поражениях в ней Советского Союза [...]

На основании изложенного ОБВИНЯЕТСЯ:

Шпет Густав Густавович, 1879 г. рождения, потомственный дворянин, в чине коллежского асессора, в 1935 г. за контрреволюционную деятельность органами НКВД осужден по ст. 58-10-11 УК РСФСР на 5 лет и выслан из г. Москвы в г. Томск. Уроженец г. Киева, на день ареста работал научным работником по договорам с издательством.

В ТОМ ЧТО:

Является одним из активных участников кадетско-монархической повстанческой организации в Томском, Асиновском и других районах Запсибкрая, которая готовилась к вооруженному восстанию против советской власти.

[...] Как член организации участвовал в контрреволюционных сборищах, на которых обсуждались вопросы вооруженной борьбы с существующим положением;

открыто высказывал террористические настроения против руководителей партии и правительства;

восхвалял монархический строй и его порядки;

распространял контрреволюционные вымыслы о[б] уже начавшейся войне и первых поражениях Советского Союза, -

т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 58-2-10-11 УК РСФСР.

На основании изложенного Шпет Г. Г. подлежит преданию суду.

Нач[альник] уч[ебно]-стр[оевого] отдела МКШ2

ГУГБ л[ейтенан]т госбезопасности Путимцев

Архив УФСБ по Томской области. Д. TJ-J899. Л.31-34. Подлинник. Машинопись.

ЭРНЕСАКС Густав Густавович(29 ноября(12 декабря) 1908, дер. Перила Эстляндской губ.(ныне вол. Раазику, у. Харьюмаа, Эстония) — 24 января 1993, Таллин) — хоровой дирижёр, композитор, педагог. Герой Социалистического Труда(1974). Народный артист СССР(1956). В 1942—1944 гг. жил в эвакуации в Ярославле.

Окончил Таллинскую гимназию. Параллельно в 1924—1927 гг. учился в Таллинской консерватории по классу фортепиано и органа(ныне Эстонская академия музыки и театра). В 1929 году вновь поступил в консерваторию, которую окончил в 1931 году по классу музыкальной педагогики и в 1934 — по классу композиции.

С 1931 года преподавал пение и был дирижёром хоров во 2-й Таллинской гимназии для девочек, Таллинской городской школе коммерции и торговли для мальчиков, частной гимназии для девочек Эльфриды Лендер, Таллинском английском колледже. В 1935—1937 годах руководил Обществом мужского хорового пения в Таллине.

С 1937 года — преподаватель педагогического отделения Таллинской консерватории.

После нападения Германии на СССР — в эвакуации.

В начале 1942 года в Ярославский облисполком поступило распоряжение Совета народных комиссаров Союза ССР от 21 января, подписанное зампредом СНК Розалией Землячкой: «Обязать Ярославский облисполком разместить в г. Ярославле государственные художественные ансамбли Эстонской ССР в составе 200 человек ». Выполнить это решение было совсем непросто. Жилья в Ярославле катастрофически не хватало. Поэтому 24 февраля облисполком принял решение о временном уменьшении нормы жилой площади на одного человека до 4 метров, а горисполком обязал председателей райисполкомов« в пятидневный срок выявить наличие жилой площади, подлежащей уплотнению, и представить сведения в горисполком по прилагаемой форме ». Тем не менее, эстонцев Ярославль принял со всем возможным радушием.

25 февраля исполнительный комитет Ярославского городского Совета депутатов трудящихся издал решение № 7 «О размещении государственного художественного ансамбля Эстонской ССР», в котором говорилось: «1. В связи с прибытием государственного художественного ансамбля Эстонской ССР в гор. Ярославль для творческой работы предоставить для этой цели кинотеатр „Гигант“ , совместив работу ансамбля с работой кинотеатра „Гигант“. 2. Для размещения состава ансамбля предоставить гостиницу № 1(быв. „Европа“) ». Директору треста кафе, столовых и ресторанов т. Захарову было велено« предоставить для обслуживания питанием состава ансамбля один правый зал ресторана „Москва“ с обеспечением питанием ансамбля ».

Объединённый коллектив« Государственные ансамбли Эстонии» был создан решением Комитета по делам искусств СССР от 16 декабря 1941 года — в самый разгар битвы под Москвой. Государство выделило на эти цели почти полтора миллиона рублей, что в тогдашних ценах равнялось стоимости шести танков Т-34. Руководителем ансамблей был назначен композитор Густав Эрнесакс. Эвакуированных эстонских музыкантов, певцов, танцоров собирали в Ярославль по всей стране несколько месяцев. Некоторых даже изымали из действующей армии. Очень скоро число собравшихся в Ярославле деятелей культуры превысило названную Землячкой контрольную цифру в полтора раза. Разумеется, все они не могли уместиться в «Европе» с её 73 кроватями, поэтому эстонцы селились и в самом« Гиганте», и на частных квартирах по всему городу.

В Ярославле два с половиной года жили режиссёры Прийт Пылдроос и Каарел Ирд, композиторы Эдгар Арро и Хуго Лепнурм, актёры Пауль Пинна, Антс Лаутер, Юри Ярвет, певцы Александр Ардер и Георг Отс, пианисты Анна Клас и Бруно Лукк, скрипач Владимир Алумяэ, балерины Анна Экстон и Аста Саар, концертмейстер Текла Коха, художники Эрих Адамсон-Эрик, Айно Бах, Александр Пилар, Эдуард Эйнманн, Эрнст Коллом, Прииду Аавик, Рихард Сагритс, Пауль Лухтейн, Хенрик Витсур, скульптор Энн Роос, архитектор Арнольд Алас, писатель Юхан Смуул и сотни других деятелей культуры. И они не сидели в Ярославле без дела. Артисты выступали с концертами в воинских частях и госпиталях, на сценах« Гиганта» и Волковского театра. Художники создавали живописные полотна, а летом 1943 разрисовали крыши корпусов Резинокомбината, замаскировав предприятие под парковую зону. Фашистские лётчики купились на эту хитрость, разбомбив вместо заводских цехов старые складские корпуса. Композитор Эдгар Арро написал« Марш 917-го полка» и кантату« Канун Победы», а Эуген Капп — оперу« Огни мщения» и хоровую композицию« Ты в бурях устояла». Скульптор Энн Роос, автор скульптуры« Партизанки в оккупированной Эстонии», разработал концепцию будущего памятника солдату-освободителю, который был в 1947 году установлен в центре Таллина.(Через 60 лет, несмотря на активные протесты русскоязычных жителей города, переросших в столкновения с полицией, бронзовый солдат был перенесён на воинское кладбище, а в 400 метрах от места, где он стоял, установили памятник« новой Эстонии» — «Крест Свободы», очень напоминающий эмблему 20 дивизии СС «Эстонский легион».)

В сентябре 1944 года, после того как Красная армия освободила Эстонию от фашистской оккупации, почти все эстонцы вернулись из Ярославля на родину.

В 1944—1946 Густав Эрнесакс — декан исполнительского факультета, с 1945 — заведующий кафедрой хорового дирижирования Таллинской консерватории(профессор с 1945 года).

Основал и возглавил как художественный руководитель и главный дирижёр мужской хор Таллинской филармонии(позже — Государственный академический мужской хор Эстонской ССР, с 1989 — Национальный мужской хор Эстонии, первый подобный профессиональный коллектив в стране). Руководил им до 1975 года и за это время хор получил большую известность в Советском Союзе.

С 1947 года — руководитель и главный дирижёр Эстонских праздников песни, проводящихся в Таллине каждые пять лет.

Среди произведений Эрнесакса наиболее известны его песни, в том числе« Моя отчизна, моя любовь». Автор ряда опер, хоровых произведений, музыки к драматическим спектаклям и кинофильмам. Сочинения композитора отмечены простотой и ясностью стиля, в них автор зачастую использует народные мелодии.

Член правления Союза композиторов Эстонской ССР. Член Республиканского комитета защиты мира(с 1953 года), председатель Эстонского отделения Общества дружбы« СССР—Чехословакия».

Депутат Верховного Совета Эстонской ССР 4—7 созывов.

Награды и звания : Герой Социалистического Труда(1974), Заслуженный деятель искусств Эстонской ССР(1942), Народный артист Эстонской ССР(1947), Народный артист СССР(1956); Сталинская премия второй степени(1947) — за концертно-исполнительскую деятельность, Сталинская премия третьей степени(1951) — за оперу« Берег бурь»(1949), Ленинская премия(1970) — за концертные программы 1967—1968 и 1968—1969 годов, шесть Государственных премий Эстонской ССР(1947, 1948, 1949, 1950, 1959, 1965); Орден Эстонского Красного Креста V класса(1938), три Ордена Ленина(1951, 1967, 1974), Орден Октябрьской Революции(1978), Орден Трудового Красного Знамени(1946), Орден« Знак Почёта»(1965), Орден Почёта(СССР)(1988); Почётный гражданин Таллина(1978).

Произведения:

музыка Государственного гимна Эстонской ССР(1944);

оперы — «Пюхаярв»(1946), «Берег бурь»(1949), «Рука об руку»(1955, нов. вариант« Михкель и Мари», 1964), «Боевое крещение»(1956), «Женихи из Мульгимаа»(1959);

для хора без сопровождения — кантаты« Боевой рог»(слова из эстонского эпоса« Калевипоэг», 1943), «Пой, свободный народ»(сл. Д. Вааранди, 1950), «От тысяч сердец»(сл. П. Руммо, сл. Ю. Смуула, 1954);

для мужского хора — поэмы« Девушка и смерть»(сл. M. Горького, 1961), «Таинственный трубач»(1963), «Каннелист»(1963);

для хора с сопровождением фортепиано — сюита« Как живут рыбаки»(сл. Ю. Смуула, 1953), сюита, а капелла« О родина, любовь моя»(1944), «Холодные печи», «Марш Юрьевой ночи», «Вечер на берегу», «Песня жнецов», «Поэма о весне», «У нас в колхозе свадьба»(все — 1948), «Новогодняя шуточная»(1951), «Меня позвали на свадьбу»(1952), Песни Иванова дня(1957), поэма« Тысячелетний Ленин»(сл. И. Бехера, 1969);

хоровые песни(свыше трёхсот), в т. ч. : «Моя Отчизна — моя любовь»(сл. Л. Койдулы, 1943), «Новогодний козёл»(слова народные, 1952), «Тартуские белые ночи»(сл. Э. Энно, 1970);

сольные и детские песни;

обработки народных песен и песни на народные слова(свыше двухсот);

музыка к спектаклям драматического театра, в т. ч. «Железный дом» Э. Таммлаана, кинофильмам.

« Уста поют, а сердце беспокойно»(1971)

« Так времени крутилось колесо»(1977)

« Зов»(1980)

« Волна поднимается»(1983)

« На песенных дорогах»(1985).

26. 3 (7. 4). 1879, Киев, - 23. 3. 1940, Томская обл.], рус. философ-идеалист, последователь феноменологии Гуссерля и филос.-историч. концепции Гегеля. Проф. (1918-23) Моск. ун-та; в 1924 -29 вицепрезидент Росс. академии художеств. наук (затем ГАХН). В концепции Ш. универсальное понимание («уразумение») означает отыскание «первых начал» и «принципов» бытия, к-рые Ш. наз. «смыслами», «эйдосами», «идеями». Действительность не просто «дана» в опыте, она, согласно Ш., «загадана», и обнаружение ее смысла достигается через раскрытие интуитивных актов человеч. разума. Интуицию Ш. трактовал в духе рационализма Декарта, Спинозы и Лейбница: интуитивное «узрение сущности» полностью выразимо и сообщаемо средствами дискурсивных, логич. определений, хотя разум изначально усматривает сущность («смысл») так же непосредственно, как непосредственно воспринимаются чувственно данные вещи. Опосредствование есть момент производный, это - описание, доказательство, интерпретация. В соч. «Внутр. форма слова» (1927) философия языка предстает как основа философии культуры, предвосхищены мн. идеи позднейшей герменевтики (учения об истолковании). Перевел «Феноменологию духа» Гегеля (опубл. 1959).

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШПЕТ Густав Густавович

род. 26 марта 1879, Киев - ум.. 23 марта 1940, пос. Колпашево Томской обл., в тюрьме НКВД) - рус. философ, последователь феноменологии Э. Гуссерля; профессор Московского ун-та (с 1918). Его научные интересы были разнообразными: от истории и методологии наук до эстетики и психологии. Знание 17 современных европейских языков он использовал для перевода большого количества работ по философии, психологии, логике и эстетике. Он был создателем Ин-та научной философии, Вольной философской ассоциации творческой и вузовской интеллигенции (1919, Петроград), Кабинета этнической психологии, совместно с Г.Челпановым - Московского психологического ин-та. Им опубликован целый ряд значительных исследований по истории западноевропейской философии; ему принадлежат историко-философские очерки мировоззрения П.Д. Юркевича, П.Л. Лаврова, А.И. Герцена. Шпет пытался найти "первоначала" и "принципы бытия", которые называл "смыслами", "эйдосами", "идеями". Обнаружение их смысла в опыте достигается через раскрытие интуитивных актов человеческого разума, трактовавшихся в духе рационализма Декарта, Спинозы и Лейбница. Перевел на рус. яз. "Феноменологию духа" Гегеля (опубликована в 1959). Полагал, что философия языка является основой философии культуры. Осн. соч.: "Явление и смысл", 1914; "История как проблема логики", ч. I, 1916; "Сознание и его собственник", 1916; "Очерк развития рус. философии", ч. I, 1922 (полностью работа напечатана в сб. "Очерки истории рус. философии", Изд-во Уральского ун-та, 1991); "Эстетические фрагменты", вып. 1-3, 1922-1923; "Внутреняя форма слова", 1927; "Введение в этническую психологию", вып. 1, 1927.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШПЕТ Густав Густавович

(7 апр. 1878 – 23 марта 1940) – рус. философ, последователь Гуссерля. Род. в Киеве. Окончил историко-филологич. фак-т Киевского ун-та. В 1907 переехал в Москву. В 1910 и 1912 был в Германии u Англии. В 1916 защитил дисс. "История как проблема логики". С 1918 Ш. – проф. Моск. ун-та, с 1921 – действит. чл., а с 1923 по 1929 вице-президент Росс. академии художеств. наук (впоследствии ГАХН). Занимался лит. и филос. работой, переводами "Феноменологии духа" Гегеля и др. Ш. в своих филос. исследованиях стремится не выходить за пределы собственно методологич. проблем, за круг идей нем. трансцендентализма. Ш. – противник положит. филос. построений, т.е. метафизики, он выступает за строгую научность философии. Свою концепцию Ш. строит по принципам феноменологии Гуссерля: все, что дано, слагается из "явлений" и находимых в них "смыслов"; за ними открывается мир "идей", "эйдосов". Однако на этом последнем заявлении (к-рое является выражением уже метафизич. позиции, "выходом" за пределы опыта) Ш. и останавливается, отказываясь переходить от двойственности "явлений" и "смыслов" к метафизич. утверждениям и отвергая существование трансцендентного мира, мира "вещей в себе" (см. "Скептик и его душа", в сб. "Мысль и слово", т. 2, ч. 1, М., 1921, с. 125). Ш. первым из философов феноменологич. направления обратился к проблемам истории, сделав их центральными. При этом Ш. исходит не только из Гуссерля, но и из нем. классич. идеализма, в особенности Гегеля, с его рационалистич. установками. Близость к Гегелю выражена у Ш. и в понимании сущности истории: "Мы идем от чувственной действительности как загадки к идеальной основе ее, чтобы разрешать эту загадку через осмысление действительности, через усмотрение разума в самой действительности, реализованного и воплощенного" ("Философия истолкования". Рукопись в архиве Г. Шпета, с. 248–49). Поскольку историч. науку Ш. понимает как "чтение слова" в его значащей функции, основной оказывается проблема истолкования, или герменевтики (понимаемой в традиции Дильтся). Задуманный на эту тему труд не был завершен; один из фрагментов его – работа о Гумбольдте ("Внутренняя форма слова", М., 1927), в к-рой учение Гумбольдта о языке представлено в новой интерпретации, пытающейся освободить эту концепцию от психологизма, субъективизма и релятивизма. Написанные в свободной форме "Эстетич. фрагменты" (вып. 1–3, П., 1922–23) исследуют структуру эстетич. предмета и намечают вопросы философии языка. Среди начатых работ Ш. выделяется основанный на превосходном знании материала "Очерк развития рус. философии" (П., 1922, вышла только 1-я часть, касающаяся первой пол. 19 в.), в задачу к-рого входит показать пагубность правительств. регламентации для развития философии. Вместе с тем автор не всегда справедливо оценивает результаты рус. мысли. Ш. оказался гораздо более сильным в анализе и критике, чем в своих положит. выводах. За феноменологич. "воздержанием" ("эпохе") от "объяснительных теорий" у Ш. кроется непреодолимый скептицизм, и вся его деятельность разрешается в противоречие между пафосом положит. философии и внутр. скепсисом, сдерживающим движение глубокой мысли. Формулировки Ш. порой неуместно ироничны и нарочито парадоксальны. Соч.: Мудрость или разум?, в сб.: Мысль и слово, вып. 1, М., 1917; Филос. мировоззрение Герцена, П., 1921; Театр как иск-во, "Мастерство театра", 1922, No 1; Проблемы совр. астетики, "Искусство", 1923, No 1; Введение в этнич. психологию, вып. 1, М., 1927. Лит.: Зеньковский В. В., История рус. философии, т. 1–2, Париж, 1948–50. В. Асмус. Москва.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШПЕТ Густав Густавович

25 марта (6 апреля) 1879, Киев - 16 ноября 1937, Томск] - русский философ. Учился на физико-математическом и историко-филологическом факультетах Киевского университета, участвовал в работе психологического семинария J; И. Челпанма. В 1910-13 в Гетгингене посещал семинар Э. Гуссерля. С 1911 преподавал в Московском университете, Университете Шанявского и др., с 1925 - в Российской академии художественных наук. В 1935 по ложному политическому обвинению арестован и сослан в Сибирь, в 1937 арестован повторно и казнен.

Философия, по Шпету, понимаемая как чистое знание, предмет которого - область последних оснований и абсолютных начал, есть платонизм, прочитанный в феноменологическом ключе. Фундаментом является парменидовско-платоновская онтологическая связка «бытие - мышление - слово»; это рефлексия на мысль о бытии, поскольку предмет мысли и предмет бытия - одно и то же. Обращаясь на сознание в его интенциональных актах, философская мысль созерцает его в чистой интуиции как эйдос, т. е. содержание, значение или смысл предметных форм. Эволюция мысли Шпета предвосхищает направленность европейской философии 20 в. от феноменологии к герменевтике. Сама феноменология была воспринята Шпетом глубоко и критично. В утверждении Гуссерлем первичной данности за перцепшвностью видел опасность натурализма, а в утверждении «чистого Я» - опасность трансцендентализма. Исходный опыт - это конкретный опыт в его социокультурной полноте, ибо мы не знаем иной действительности, кроме социальной.

Уже в посвященной Гуссерлю работе «Явление и смысл» (М., 1914) намечен проект герменевтического поворота, предполагающего анализ различных форм социального бытия. Отсюда столь пристальное внимание к истории, психологии, искусству и особенно к проблематике языка, слова, понятия: в поисках источника смыслопорождения философ смещает акцент с субъекта на энергийную природу языка. В сознании «слово» действенно присутствует как особый, нередуцируемый, всеобщий слой, опосредующий (оплотняющий) акты мышления. Слово со своей многоуровневой структурой [от чувственно воспринимаемой оболочки до формально-идеального (эйдетического) предмета] есть принцип и архетип культуры (а возможно, и вселенной), поскольку культура - культ разумения, а слово - воплощение разума. В этой перспективе раскрывается собственно герменевтический проект Шпета («Герменевтика и ее проблемы», рукопись 1918). Проблема понимания - проблема самого духа, дух и понимание респективны, как респективен предмет направленному на него акту. Понимание и уразумение есть постижение идей, выполненных в истории, осмысление действительности через усмотрение разума, в самой действительности реализованного и воплощенного. Нет ничего в разуме, чего не было бы в истории, и все, что было в истории, должно быть в разуме - таков парадокс герменевтического круга. Шлет - автор ряда ценных работ по истории русской философии. В 1937 блестяще перевел «Феноменологию духа» Гегеля. Идеи Шпета оказали сильное воздействие на развитие современной лингвистики, семантики, семиотики (Р. О. Якобсон, В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Р. О. Шор и др.).

Соч.: Соч. М., 1989; Память в экспериментальной психологии. К., 1905; Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на соч. Юма? К„ 1907; Логика, ч. 1-2. M., 1912; Философское наследство П. Д. Юркевича. М-, 1915; История как проблема логики. Критические и методологические исследования, ч. 1. Материалы. М., 1916; Философское мировоззрение Герцена. Пг., 1921;Антропологизм Лаврова в свете истории философии.- В кн.: Лавров П. Л., Статьи. Воспоминания. Материалы. Пг., 1922; Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). М., 1927; Герменевтика и ее проблемы.- «Контекст», 1989, 1990, 1991, 1993; Философские этюды. М., 1994.

Лит.: «Начала», 1992, № 1 (библ.); Молчанов В. И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1988; Кузнецова. Г. Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений Г. Г Шпета.- «Логос». М., 1991, № 2; Колиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике,- Там же, 1992, № 5.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит, работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля в Геттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпано-вым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв, кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., "в душе артист", по словам своего друга Л. Белого, вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ, наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент.

Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ, деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий "Ноев ковчег" для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М.Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол).

В 1929 после "чистки" ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами.

После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод "Феноменологии духа" Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. "кадетско-монархич. повстанч. организации" после двухдневного следствия закончился трагич. приговором "тройки" 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90).

Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и "чистой" философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником "реальной" философии. Итогом его филос. позиции стала работа "Очерк развития рус. философии" (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза "культурного сиротства" рус. философии, ее неорганич.истоков.

Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов.

От цельного изложения своей феноменологии в работе "Явление и смысл" (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах "Внутр. форма слова" (1927), "Язык и смысл" (рук.).

Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать "рус. Гуссерлем", основателем герменевтики и семиотики в России. У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - "нераздельно и неслиянно". При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а "полный распустившийся цветок языка". Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - "имя", знак вещи.

Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации "смыслов" и "текстов" культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р.Ингарден, Дилыпей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. "московский" и "пражский" (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе "московских" последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка.

В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика.

Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в "классики" дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит, мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность интересов и глубина мыслей этого "забытого" рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект, поле новой России.

Соч.: Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994.

Лит.: Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, № 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике //Логос, 1992, № 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. № 10.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШПЕТ Густав Густавович

(1879-1937) ? философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит. работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля (см. Гуссерль) в Геттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпановым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв. кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., “в душе артист”, по словам своего друга А. Белого (см. Белый), вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ. наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент. Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ. деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий “Ноев ковчег” для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М. Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол). В 1929 после “чистки” ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами. После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод “Феноменологии духа” Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. “кадетско-монархич. повстанч. организации” после двухдневного следствия закончился трагич. приговором “тройки” 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90). Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и “чистой” философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником “реальной” философии. Итогом его филос. позиции стала работа “Очерк развития рус. философии” (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза “культурного сиротства” рус. философии, ее неорганич.истоков. Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов. От цельного изложения своей феноменологии в работе “Явление и смысл” (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах “Внутр. форма слова” (1927), “Язык и смысл” (рук.). Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать “рус. Гуссерлем”, основателем герменевтики и семиотики в России (см. Герменевтика, Семиотика). У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - “нераздельно и неслиянно”. При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а “полный распустившийся цветок языка”. Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - “имя”, знак вещи. Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации “смыслов” и “текстов” культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р. Ингарден, Дильтей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. “московский” и “пражский” (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе “московских” последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка. В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика. Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в “классики” дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит. мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность интересов и глубина мыслей этого “забытого” рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект. поле новой России. Соч. : Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994. Лит. : Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, № 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике // Логос, 1992, № 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. № 10. Л. Г. Березовая. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШПЕТ Густав Густавович (1879-1937)

русский философ и искусствовед. Учился на физико-математическом (с которого исключен за участие в революционной деятельности) и историко-философском у Челпанова (на который восстановился по выходе из тюрьмы) факультетах Киевского университета. Преподавал в Российских частных гимназиях, с 1907- на Высших женских курсах, в 1909- в Народном университете Шанявского. С 1910 - приват-доцент. В 1910-1913 посещал лекции Гуссерля в Геттингене. Работал в библиотеках Берлина, Парижа и Эдинбурга. С 1916 - профессор Высших женских курсов и доцент Московского университета. В 1917 приступает к изданию ежегодника "Мысль и слово". К 1918 - профессор Московского университета (отстранен от преподавания в 1921). В 1919-1920 участвует в работе Московского лингвистического кружка (Р.Я. Якобсон и др.). В 1920 открывает кабинет этнической психологии. Работав в Российской Академии художественных наук (с 1923), где возглавлял философское отделение, с 1927- вице-президент Академии. После закрытия Академии в 1929 г. занялся переводами для издательства "Academia". Ему, в частности, принадлежит перевод "Феноменологии духа" Гегеля. В 1932 был назначен проректором создававшейся К.С. Станиславским Академии высшего актерского мастерства. В 1935 арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и сослан в Енисейск, затем в Томск, где был арестован вторично и по приговору тройки НКВД расстрелян. В 1956 реабилитирован. Основные сочинения: "Память в экспериментальной психологии" (1905); "Проблема причинности у Юма и Канта" (1907); "Явление и смысл" (1914); "Философское наследство П.Д. Юркевича (к сорокалетию со дня смерти)" (1915); "Сознание и его собственник" (1916); "История как проблема логики. Критические и методологические исследования" (ч. 1, 1916); "Герменевтика и ее проблемы" (1918, не опубликована); "Философское мировоззрение Герцена" (1921); "Антропологизм Лаврова в свете истории философии" (1922); "Эстетические фрагменты" (вып. 1-3, 1922-1923); "Театр как исскуство" (1922); "Введение в этническую психологию" (вып. 1, 1927); "Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольда" (1927) и др. Наследие Ш. в полном объеме до сих пор еще не опубликовано. В начальный период своего творчества (время учебы и сотрудничества с Челпановым) Ш. увлекался психологией, разделяя в целом неокантианские установки своего учителя, но достаточно быстро придя к осознанию неприемлемости для себя этой методологической позиции. С другой стороны, Ш. не разделял и взгляды идеологов русского религиозно-философского "ренессанса", развернутую критику которых он позже дал в своем ежегоднике "Мысль и слово" (1917-1921). Это определило его выбор в пользу феноменологии (Ш. был не только слушателем, но и учеником и другом Гуссерля). Считается, что Ш. являлся ведущим представителем феноменологии в России, однако уже в работе "Явление и смысл" заложены также все предпосылки последующего "герменевтического поворота", а также культурно-исторических анализов позднего Ш. Философия в своем развитии, считает Ш., проходит три ступени: мудрости, метафизики и строгой науки (последняя - цель его построений). В ней заложены две формы развития: отрицательная ("меоническая") философия (линия Канта), идентифицирующая себя как "научную философию", и положительная философия (линия Платона, Лейбница, Вольфа), ориентированная на знание основ бытия самого сознания. К первой форме могут быть предъявлены две претензии: 1) уход от конкретной данности живой жизни, засилье абстракций; 2) партикуляризация в частные направления: физицизм, психологизм, социологизм и т.п. Кант и "научная философия" не смогли преодолеть метафизику, выйти на уровень "точной науки", с трудом и постепенно добывающей свои истины. Осталась та же дилемма: или отражение природы, или предписывание ей законов. Попытки поиска "третьей возможности" приводили к эклектизму, потому что она указывалась "после", а не "до" названного разделения. В решении названной дилеммы Ш. видит большую заслугу диалектической философии Гегеля, но и последний в конечном счете гипостазировал момент "тождества" в абсолютную метафизичную реальность. Следующий шаг был сделан Гуссерлем, который через понятие "идеации" вернул философию в исходную точку преодоления дилеммы, утверждая предметность и интенциональность сознания. Однако у Гуссерля Ш. усматривает опасность натурализма в утверждении первичной данности за перцептивностью и опасность трансцендентализма в утверждении "чистого Я", как единства сознания. Ш. не отрицал наличия "невыразимого", но резко протестовал против его обозначения как "вещи в себе "или как некоего "мистического единения". Все выразимо дискурсивно, и только то, что может быть рационально уяснено, есть предмет философии как точной науки. Границы возможного дискурса есть одновременно и границы философского рассуждения. Игнорирование этого приводит лишь к формам отрицательной философии: эмпиризму, критицизму, скептицизму, догматизму ("скептицизму с изнанки" - по Ш.). Основой общего философского знания может являться только жизненное (обыденное) знание, еще не ограниченное рамками рассудочного членения (как знание дотеоретическое). Однако рефлективная критика сознания с позиций непосредственного опыта может осуществиться лишь при условии, что опыт берется в конкретной полноте его культурно-социальных содержаний, а не в его абстрактной форме восприятия "вещи". К тому же его нельзя редуцировать к индивидуальному сознанию, которое само может быть выявлено только в широком социокультурном контексте. Более того, если верно, что "Я обладаю сознанием", из этого не следует, что сознание принадлежит только "Я" ("сознание может не иметь собственника") так как могут существовать и формы коллективного сознания. Формы культурного сознания выражаются в слове-понятии, первично данном не в восприятии вещи, а в усвоении знака социального общения. Живое понятие улавливается нами не только как концепт, но и как конкретное единство текучего смысла. Смыслы понимаются, но они даны не посредством "вчувствования", а через "уразумение" их интеллигибельной интуицией как предельные (но проблемные) основания явлений (т.е. актов переживания предметов действительности или идей предметов). Внутренняя форма слова суть правило образования понятия. Эти правила, как алгоритмы, не только оформляют течение смысла, но и открывают возможность диалектической интерпретации выраженной в слове реальности. Интерпретация, раскрывая все возможности в движении смысла, превращает философию в философию культуры (как философию возможностей). Реальность конкретной действительности есть реализация, предполагающая рациональное основание, в силу которого осуществляется данная, а не иная возможность. История может быть понята, следовательно, как своего рода проективная реальность, формируемая в конкретном культурно-социальном опыте, который единственно подлинно реален. Каждый социокультурный факт (подобно слову) означен и, следовательно, подлежит диалектической интерпретации, т.е. может быть целостно осмысленен только в особых герменевтических актах логики диалектического сознания. Но, подобно слову, он оказывается и выразителем объективирующих себя в нем субъектов, как личных, так и коллективных (народ, класс и т.д.). В этом своем качестве социальный знак может быть объектом психологического изучения в социальной и этнической психологии. (Сознание получает "общность" не путем "обобщения", а путем "общения"). Следовательно, любую познавательную ситуацию следует рассматривать в контексте социально-онтологических связей познаваемого и познающего. Высшее знание дает "основная философия", т.е. философия как точное знание, а не мораль, проповедь или мировоззрение. Исходя из этого, Ш. полагал, что национальная специфика философии лежит не в плоскости получаемых ответов (они одни и те же), а в самой постановке вопросов, в их подборе и модификациях, вписанных в конкретный социокультурный контекст. В этом ключе русская философия рассматривается им как по-преимуществу философствование. Оригинальным в ней Ш. находит лишь введение темы России славянофилами.

Отличное определение

Неполное определение ↓

(25.3/6.4.1879-16.11.1937) - философ, внесший значительный вклад в развитие идей герменевтики, языкознания, эстетики и психологии. Родился в Киеве. В 1898 г. поступил в Киевский университет, где учился вначале на физико-математическом, а затем на историко-филологическом факультете. Здесь он активно участвовал в работе Психологического семинария Г.И. Челпанова, на котором уделялось много внимания изучению истории философии и проблем теоретической метафизики. В 1907 г. Шпет переезжает в Москву, начинает преподавать в Московском университете, читает лекции на Высших женских курсах, в университете Шанявского. В 1910-11 гг. выезжает на летние семестры в Геттинген, становится "гуссерлианцем" и в 1914 г. публикует свою первую большую монографию "Явление и смысл", посвященную критическому изложению феноменологии Гуссерля.

В 1916 г. в Московском университете Шпет защищает магистерскую диссертацию "История как проблема логики". В 1918 г. он заканчивает одно из главных своих сочинений "Герменевтика и ее проблемы", уже не имея возможности его опубликовать. В это время оформляется его философское учение о языке, оказавшее влияние на Р. Якобсона, Г. Винокура, Р. Шора, Б. Ярхо - членов Московского лингвистического кружка, в работе которого принимал участие Шпет. В 1921 г. он отстраняется от преподавания в Московском университете. Пытаясь сохранить связь с университетом, ученый организует при нем "Этнографический кабинет" и собирает там своих учеников. В это же время (1921-23) он активно разрабатывает вопросы эстетики, публикуя в 1922-23 гг. три выпуска своих "Эстетических фрагментов".

В 1923 г. организуется Российская академия художественных наук, где Шпет возглавил философское отделение. К 1927 г. академия преобразуется в Государственную академию художественных наук (ГАХН), и Шпет в качестве вице-президента становится ее фактическим руководителем. Здесь же работает в то время (1923-29) множество его учеников. В 1927 г. Шпет публикует одну из наиболее ключевых для своего творчества работ - "Внутренняя форма слова". Однако творчество Шпета было прервано большевистской машиной террора. В 1928 г. он не избирается на кафедру философии ГАХН, в 1929 г. академия вообще ликвидируется.

В 1927 г. в связи с выдвижением кандидатуры Шпета во Всесоюзную Академию наук его научная концепция была поставлена под идеологическое подозрение. Вместе с этим подверглось острой критике в печати общее направление работы Государственной Академии художественных наук, и Шпет, сторонник и инициатор активного участия науки в жизни общества, был объявлен главным тормозом научной и художественной культуры, обвинен в создании в ГАХН «цитадели идеализма».

После «чистки» ГАХН Шпет был лишен возможности заниматься наукой, написанные им к тому времени работы оставались неопубликованными. В результате долгих ходатайств ему была предоставлена возможность переводческой работы (в это время он переводит "Записки Пиквикского клуба" Диккенса, драматические произведения Байрона, входит в рабочую группу по подготовке комментированного научного издания Шекспира на русском языке), однако и эта работа была остановлена арестом, последовавшим в ночь с 14 по 15 марта 1935 г.

После окончания следствия Шпет был приговорен к 5 годам ссылки и отправлен в Енисейск. В ноябре 1935 г. по ходатайству МХАТовских актеров, озабоченных его судьбой и, благодаря хлопотам родных, он был переведен в Томск (здесь он работал над переводом «Феноменологии духа» Гегеля; этот перевод опубликован в качестве IV тома сочинений Гегеля).

27 октября 1937 г. был арестован вторично и тройкой НКВД приговорен к 10 годам без права переписки. Обвинение: принадлежность к офицерской кадетско-монархической повстанческой организации («Дело №12301» Томского НКВД по обвинению Шпета Г.Г. по ст. 58-2, 10, 11).

6 ноября Шпет приговорен к расстрелу. Место расстрела - поселок Колпашево Томской области. В протоколе о приведении приговора о расстреле в исполнение стоит дата - 16 ноября 1937 г. Посмертно реабилитирован.

Центральной в философии Шпета была идея положительной философии. В разные периоды его жизни она получала свое оформление в преимущественном интересе к проблемам логики, феноменологии, семиотики, поэтики, психологии и др. В работе "История как проблема логики" Шпет характеризует структуру положительной философии, сопоставляя ее с философией отрицательной. Автор считает, что в своей проблематике положительная философия исходит в первую очередь из возможности обоснования всякой предметности. Она верит в доказательность, в способность подведения всего сущего под некоторое основание, превышающее обосновываемое. Это основание переходит в конечном итоге в предельную полноту - действительность. Все оказывается укорененным в тотальности совокупной действительности, выступающей таким образом единым и единственным основанием всего сущего.

Действительность - это первая и последняя задача положительной философии. Отталкиваясь от совокупного опыта действительности, она должна вернуться к ней и оправдать ее, подтвердив непосредственную убежденность здравого смысла в реальности мира. Решение проблемы действительности (т.е. проблемы положительного обоснования всего сущего), как и средства этого решения, есть также части действительности, в связи с чем положительная философия не может не быть рефлектирующей в себя наукой, полагающей в качестве объектов своего обоснования сами основания.

Проходя этот путь до конца, положительная философия может остановиться только на интуициях - непосредственно очевидных началах, предшествующих всякому теоретическому знанию. Искусство движения в материале действительности, при котором мы не выходим из интуитивного слоя, но движемся от одной непосредственной очевидности к другой, - это и есть искусство методического проведения идей положительной философии.

Проблема истины в положительной философии - это проблема всей действительности, а не только области познания. В положительной философии оказывается невозможным рядоположное рассмотрение реального и иллюзорного, т.к. нет ничего иного, кроме реальной действительности. Иллюзия, претендующая на выход за рамки действительности, - это contradictio in adjecto в положительной философии. Здесь возможна иллюзия только внутри самой действительности. В связи с этим иллюзорным оказывается не содержание иллюзии, а лишь неверные соотношения его с другими областями действительности (все истинно на своем месте и ложно на месте чужом).

Тотальность в охвате материала действительности философией коррелирует с истинностью. Эта любовь к тотальному ("единому" у Платона) в положительной философии приводит к признанию идеального как связующего, "сшивающего" тождеством начала действительности. Даже за случайным необходимо в этом случае видеть тот фон закономерности, по отношению к которому случайное только и может быть определено как таковое. Всякая изменчивость апеллирует к тождеству, с позиции которого только и возможна длительность изменяющегося. Всякое непонимание вскрывает по крайней мере возможность понимания, контрастирование с которым входит в феномен непонимания.

Положительная философия опирается на разум в смысле тотализирующей силы сознания, проникающей собою рассудок и чувственность, скрепляющей все формы и виды действительности в единое целое. Понимание, "уразумение" оказывается в этом случае актом онтологически проясняющим, сближающим структуру сознания с бытием, действительностью. Поскольку сознание здесь не лежит вне действительности, но внутри нее, представляя собою не часть, но скорее "срез" действительности, то и отделять от действительности сознание иллюзорно. Разумное познание и понимание своей тотализацией снимает указанную иллюзию, обеспечивая свою истинность. Так положительная философия предстает одновременно и как строгая наука, базирующаяся на глубочайшем интуитивном обосновании, и как теория истины, опирающаяся на идею тотальности ("единого").

Сравнительно с философией положительной Шпет характеризует философию отрицательную. В основе проблематики последней лежит отрицание непосредственной данности любого вида. Мир необратимо разделен в этой философии пропастью между субъектом и объектом. Действительность здесь трактуется либо как явление вещи в себе, либо как акт субъекта. В связи с этим происходит перенос интереса или на часть действительности, или на нечто, лежащее вообще за пределами действительности. Проблематика истины и процесса познания ограничивается в отрицательной философии только рамками теории познания. Поиск истины переносится в логику, теорию познания.

Сама истина понимается не как имманентное, но трансцендентное согласование - между суждением и вещью в себе, лежащей за пределами действительности. В связи с этой гетерономностью соответствия возникает дилемма: или познание согласуется с вещами, или вещи с познанием (в положительной философии дается третье решение в виде самосогласования в пределах единой действительности, и указанная дилемма выступает для положительной философии как псевдопроблема). Необходимость имеет своим источником в отрицательной философии не порядок и связи в предмете, но общеобязательность суждения, в конечном итоге - субъекта, утверждающего суждение. Так происходит прагматизация проблемы действительности, теоретический разум находит свое основание в разуме практическом. Метод занимает в отрицательной философии центральное положение, согласуясь с центральной ролью деятельности субъекта.

Гносеологизм приводит к сведению философии к методологии, логике, философии науки. Действительность трактуется как предмет научного знания (т.е. как то, что изучается в физике, психологии и др. науках). Разум понимается не предметно, но в качестве трансцендентального идеала познания. Проблематика истинного, как ограниченная только рамками субъекта, предполагает общую идеологию строгого ограничения области истинности, за границами которого располагается "иррациональное". Развертывание процесса познания не только не приближает, но все более удаляет понятия от действительности, сближая их с идеалами прагматическими.

В качестве представителей положительной философии Шпет называет Платона, Плотина, Декарта, Спинозу, Лейбница, Гегеля. Отрицательная философия может быть представлена именами Протагора, Локка, Кондильяка, Канта. На фоне философской софистики и сужения (privatio) философской проблематики со стороны отрицательной философии, получившей, по мнению Шпета, свое обоснование в системе Канта и занимающей доминирующее положение в современной ему философской традиции, ученый отстаивал идеал философии как строгой науки, способной на принципах положительной философии утвердительно и абсолютно точно решать проблемы истины, понимания, действительности. Для достижения этой главной своей цели он обращается к конкретным феноменологическим, семиотическим и другим разработкам.

Первоначально Шпет связывает идеи положительной философии с логикой, и эта позиция не исчезла в его более зрелых философских разработках. Несомненно, что тот вариант логики, который мог претендовать на философское значение (в основном это логика в рамках силлогистики и индуктивной логики Милля), непосредственно не мог удовлетворить запросам положительной философии. Шпет пытается осмыслить логику более широко, как науку обо "всем", т.е. способную вместить в свой предмет любое сущее. В таком предельном понимании логика предстает в виде диалектических, по своей сути универсальных правил (алгоритмов) образования понятий, вскрывающих пространство возможностей бытия, превышающее бытие конкретное (в смысле: реализованное).

Реализация в этом случае предполагает сужение возможностного многообразия, достигаемого некоторым основанием (ratio). Если логическая проблематика больше акцентировала внимание на концепции тотального, универсального как первоочередного выражения положительного (абсолютного) в философской проблематике, то в рамках феноменологии в творчестве ученого получает свое преимущественное развитие идея очевидного и интуитивного.

В своих первоосновах положительные и отрицательные философские традиции различаются достаточно определенно. Положительная философия исходит из первичного единства всего сущего, позволяющего сделать соизмеримыми, принципиально способными к соотнесению все дискретности действительности. В связи с этим всякое сущее (дискретность) может рассматриваться двояко: как элемент предельной тотальности и как элемент одной из субтотальностей, включенной в предельную тотальность (например, можно мысль рассмотреть как феномен "жизненного мира", а можно - как представление субъекта).

Когда сущее рассматривается в виде феномена, т.е. элемента предельной тотальности (действительности - в положительной философии), то показателем этого будет его беспредпосылочность, т.е. очевидность, не позволяющая нам помыслить феномен как-то иначе. И наоборот, если нам удалось помыслить нечто в его интуитивной очевидности, значит, мы конституировали его как феномен. Так тотальное оказывается тесно связанным с интуитивно-очевидным, настолько тесно, что можно забыть об одном, имея в виду другое. Построить своеобразную "проекцию" сущего в тотальном - это и означает осуществление знаменитого έποχή (феноменологической редукции).

Таким образом, здесь мы не столько очищаем сущее от чего-то, сколько проецируем его (сохраняя снятость его целостности в этой проекции в виде интенциональных моментов предметности) в плоскость тотального, получая феномен. Шпет неоднократно подчеркивает этот момент, определяя позицию феноменологии не как новую область действительности, не попавшую в предмет иных наук, но как все ту же действительность, которая уже распределена по наукам, но с точки зрения "иной установки". Здесь, пожалуй, самое оригинальное достижение феноменологии: неочевидность, проблемность сущего не есть свойство его, сохраняющееся во всех "установках" на это сущее; это есть следствие некоторых из этих "установок" (т.е. проблемность какой-нибудь мысли не присуща самой мысли абсолютно, но есть результат нефиксации некоторых элементов, без которых мысль проблемна).

Например, в качестве нефиксированного момента проблемной мысли может выступать само чувство проблемности (которое очевидно, но не замечается как отдельное состояние). При его фиксации мы получаем новый феномен - "проблемность", и сам он уже непроблемен, очевиден для нас, и состояния проблемности или ее разрешения предстают в феноменологии в виде систем феноменов и их изменений - очевидные как по частям, так и в целом. В основе положительной философии лежит единство бытия и интуиции (очевидность), их взаимоутверждение; в основе отрицательной философии - их взаимоотрицание.

Но последнее, считает Шпет, самопротиворечиво, т.к., будучи последовательно и до конца проведенным, приведет к самоотрицанию. Ведь всякое отрицание есть утверждение своего отрицания, и либо оно должно оставаться неполным, не распространяясь на этот остаток утверждения внутри самого себя, либо оно должно перестать быть чистым отрицанием, обратившись на самое себя. Отрицательная философия может выбрать только первый путь, т.к. на втором пути она уже перейдет в философию положительную. Но на первом пути отрицательная философия оказывается существенно неполной, пораженной в самом основании этим privatio.

Роль, какую играет связь очевидности (интуитивности) и тотальности, направляет интерес Шпета к феноменологии Гуссерля. В последней эта связь несколько иная: интуиция связана не с тотальностью всей совокупной действительности, но лишь с тотальностью сознания. Такая позиция таит в себе внутреннюю раздвоенность: в той мере, в какой на сознание можно взглянуть "изнутри", его тотальность совпадет с тотальностью действительного (и это момент, поддерживаемый Шпетом); поскольку, однако, сознание определяется "извне", как одно из сущих среди иных сущих в единой действительности, постольку его тотальность есть privatio по отношению к этой действительности. Шпет придерживается не столько гуссерлевской феноменологии сознания, сколько феноменологии всей совокупной действительности, но не всегда сам до конца отчетливо понимает это либо невольно привносит в свою трактовку феноменологии более расширенный смысл. Тем не менее это различие выливается и в сознательную дальнейшую разработку идей феноменологии.

В конечном итоге Шпет считает, что и в рамках феноменологии основная проблема философии ("принцип всех принципов") еще не решена, но лишь созданы средства к ее разрешению. Соотношение между сознанием и бытием, между общим и частным, трансцендентным и имманентным, идеальным и чувственным, знаком и значением, понятием и идеей - все это лишь различные формулировки этой проблемы. Итак, это проблема конкретного абсолютного, и в таком истолковании - проблема самой действительности, поскольку структура этой действительности такова, что всякое сущее имеет свое место в тотальном, абсолютном, соединяясь с которым сущее сливается со своей сущностью и существует, становится действительностью.

Феномен для Шпета - это состояние - переход (отношение) между частью и целым, между индивидуальным и тотальным. При этом критерий очевидности перестает быть присущим только данному феномену, он является таковым только при апелляции к очевидности всего совокупного целого. Сам феномен предстает не изолированной, замкнутой в себе дискретностью, но узлом, к которому тянутся нити от всего целого. Такую структуру имеет знак, такова феноменология "симпатического понимания" между людьми, выражающаяся в "уразумении" сказанного другим, таково герменевтическое понимание, предполагающее проникновение в "энтелехию" предмета, его душу. Так обрисовываются новые области исследования в творчестве Шпета - семиотика, герменевтика, эстетика, психология, социология, - в которых он видит уже конкретные задачи разработки новой структуры феномена. Центральное место здесь занимает учение о слове - как некоторой единице бытия, являющейся конкретным абсолютным.

Слово не есть нечто ограниченное, конечное; это, скорее, образование, "прорастающее" с чувственного полюса своей оформленности в бесконечные дали идеальных предметностей. Вся совокупная определенность слова слагается в его структуру. Структура эта органична (т.е. части подобны целому), в ней выделяются два полюса - чувственных форм слова (звуковых, письменных и т.д.) и идеальных (эйдетических) его форм. Под словом Шпет понимает не только языковое слово, но и речь, весь язык в целом, культуру, даже вся вселенная могла бы быть рассмотрена как слово. Слово следует отличать от вещей. Слова - это знаки, хотя не всякий знак - слово. Выявить специфику слова как знака призван феноменологический анализ.

Морфология и фонетика - это лишь часть синтаксических форм слова. Синтаксис рассматривался Шпетом как формальная онтология слова, т.е. таких вещей мира, какими являются слова (слово-вещи). Как и у любых качественно своеобразных вещей, у слово-вещей есть свои законы, не зависящие от смысла, логики. Это и есть синтаксис. Кроме своей обобщающей по отношению к морфологии роли, синтаксис рассматривался Шпетом как вторая логика слова ("аналогов логических форм"). Здесь, в связи с универсалистской трактовкой логического, также отмечается некоторая неоднозначность. С одной стороны, синтаксис в роли "аналогона логического" рассматривается как бесконечно-малое (дифференциальное) изменение логического за счет своих внутренних законов.

И синтаксис оказывается той же логикой, но дифференциально модифицированной относительно "фундирующей" логики. С другой стороны, в своем увлечении идеями новой логики Шпет нередко доводит дифференциальное отличие синтаксиса от логики до весьма существенных "конечных приращений". Дело в том, что для Шпета не может быть по определению множества логик, ведь логика - "наука обо всем", она универсальна. С другой стороны, поэтические функции слова эту новую логику требуют. В связи с этим и возникла примиряющая идея дифференциального отличия синтаксиса от логики.

Итак, синтаксис как вторая логика вводится Шпетом для определения поэтической функции слова. Точно так же, как логика конституирует интеллектуально-смысловую структуру слова, синтаксис определяет поэтико-смысловую структуру. Синтаксис в этой функции "аналогона логического" Шпет называет внутренними дифференциальными формами речи. Эта поэтическая логика есть учение о внутренних формах поэтических выражений. На этой основе возможна поэтика - наука о поэтическом сознании со своими логикой, фонетикой, морфологией, синтаксисом, стилистикой, семасиологией, риторикой и т.п.

Поэтика - не эстетика, это учение о "чувственных и внутренних формах (поэтического) слова (языка), независимо от того, эстетичны они или нет". Будучи всегда соотнесена с онтологически нагруженной логикой, поэтика совмещает в себе реализм (как момент совпадения синтаксиса и логики) и символизм (как момент их различия). Рассматривая символ и символическое понимание как существенно своеобразное для поэтики, Шпет отмечает, что в символе синтаксис относится к логическому вообще: "В логическом смысле имеет место отношение предмета и вещей (идеального и номинативно-реального), в символе - отношение идеальных (внутренних) логических форм и реальных языковых форм конкретного языка (синтагм)" (Соч. М., 1989, с. 413).

Таким образом, если логический смысл онтологичен, рождаясь в отношениях вещного (чувственно существующей дискретности) и предметного (идеально существующей дискретности), то поэтический смысл символа рождается в отношении с чисто логическим. Имея в виду универсальность логического, мы получаем предельную всеобщность, даже запредельность поэтического смысла. Символ как бы открыт в бездну беспредельности чистой логики, и смысл его обобщает саму логику как один из членов смысло-порождающего отношения.

Таковы объективные формы слова, но есть еще проблема смысла, которая занимает в структуре слова особое место. "Смысл неотделим, если воспользоваться уподоблением этой структуры строению и сложению организма, от прочих членов, как отделимы костяк, мышечная система и проч. Он, скорее, напоминает наполнение кровеносной системы, он - питание, разносимое по всему организму..." (Там же, с. 416). Смысл всегда как бы "сочится" по своим составляющим - отдельным формам слова, в т.ч. заключая в себе отпечаток своей истории. Отсюда неуловимость смысла, его диалектичность.

Смысл разливается по логическим и поэтическим формам слова. И в то же время смысл - то единственно устойчивое и неизменное, что сопровождает все перипетии слова. Смысл (как разум) соединяет логические и онтические формы с чувственными, поэтику с логикой, восстанавливает единую живую действительность. Через смысл слово "врастает" во всю действительность в целом, "питается" и "оживляется" ею. В этом смысле слово и конституируется как конкретное абсолютное.

Кроме объективных форм слова существуют и субъективные его характеристики, выражающие персональное переживание говорящего. Эту функцию слова Шпет называет экспрессивностью. На ее основе возникает не смысловое, но чувственное, симпатическое понимание. Феноменологическое исследование экспрессивности и симпатического понимания Шпет использует в ряде своих работ по герменевтике, этнической психологии, эстетике.

Соч. : Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на сочинения Юма? Киев, 1907; Логика. М., 1912. Ч. I-III; Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы. М., 1914; История как проблема логики: Критические и методологические исследования. Ч. 1. Материалы. М., 1916; Философское мировоззрение Герцена. Пг., 1921; Антропологизм Лаврова в свете истории философии // П.Л. Лавров: Статьи. Воспоминания. Материалы. Пг., 1922; Внутренняя форма слова. М., 1927; Герменевтика и ее проблемы // Контекст, 1989. М., 1989; Контекст, 1990. М., 1990; Контекст. 1991. М., 1991; Контекст, 1992. М., 1993; Сочинения. М., 1989; Философские этюды. М., 1994.

Лит. : Начала. 1992. № 1 (приведена библиография трудов Шпета и литератуpa о нем).

В. Моисеев

Философские взгляды

Раскрывая тему природы философского знания, Шпет доказывает, что, во-первых, современная философия является знанием, во-вторых, знанием специфическим как по отношению к другим видам знания, так и по отношению к своим более ранним историческим формам (например, античной философии). При этом он убедительно показывает, что анализ историко-философского процесса, опирающийся на традиционное деление «материализм - идеализм», «объективный идеализм - субъективный идеализм», не выдерживает критики и безнадежно устарел.

Современная философия, по Шпету, существует в двух формах: положительной и отрицательной. Принципы первой были заложены Платоном, вторая приобретает наибольшее распространение после критической реформы Канта. Идеи указанных мыслителей являются поворотными пунктами в развитии философии, что вовсе не умаляет значения представителей номинализма и реализма в средневековой философии и сторонников эмпиризма и рационализма в более позднее время.

Отрицательная философия присваивает себе квалификацию научной философии, отличая тем самым себя от ненаучной, псевдофилософии. Невольно, обосновывая собственную научность, она апеллирует к завоевавшим заслуженный авторитет конкретным областям знания. И какие это области знания - математика, физика, психология, логика, - уже не столь важно, главное - потеря специфики философского знания, сводящейся к особенностям методов частных наук. Редукционизм и релятивизм являются неустранимыми моментами отрицательной философии.

Положительная философия является чистым знанием. Она начинается тогда, когда ее предметным полем, областью ее мудрствования становится мысль; мысль об истине, о бытии, не переживание истины, а рациональное исследование ее.

Содержание знания есть результат действия трех видов интуиции: эмпирии, рациональной (идеальной) и интеллигибельной. Первые две формируют идеальный мир сознания, третья «увязывает» результаты двух типов знания и обнаруживает свою специфику в уразумении предельных оснований, которые и являются подлинным предметом философской онтологии, предопределяют своей природой герменевтический и феноменологический характер положительной философии.

Шпет указывает слабые моменты в феноменологии Э. Гуссерля и стремится устранить ее недостатки. Среди них можно особо выделить два момента. Первый связан с проблемой «Я», второй - с проблемой понимания. Поскольку проблема понимания в феноменологии не была даже поставлена, использовались интуитивные теории понимания.

В положительной философии Шпета намечается существенный отход от чистой феноменологии в духе раннего Гуссерля и обозначается тенденция к синтезу феноменологии и герменевтики, но герменевтики, по-новому истолкованной, с существенным уточнением понятия «текст», обогащенной семиотическим подходом, включающей в себя предпосылки учения Шпета о внутренней форме слова и истолкование всей культуры как объективированного выражения деятельности человеческого духа, имеющей знаково-символический характер. Утверждение позиций положительной философии - как философии герменевтической, рациональной, философии, положения которой выразимы в логически понятийной форме, - немыслимо без критического отношения к отрицательной философии. Нужно было выявить ее принципиальные основания, показать, что она не является подлинной философией.

Какие бы способы анализа «Я» ни выбирались в отрицательной философии, все они обречены на неудачу. Свой путь Шпет находит в рассмотрении идеи «Я», коррелирующей с эмпирическим «Я».

Концепция, на которую опирается философия Шпета, может быть названа герменевтической феноменологией. Выбор этого термина требует пояснения. Основной герменевтический труд Шпета «Герменевтика и ее проблемы» был закончен в 1918.

В это время под герменевтикой обычно понимали искусство постижения смысла текста. Причем это искусство (умение, техника) было весьма специфично. Оно представляло собой прежде всего совокупность психологических приемов «проникновения» во внутренний мир автора текста. Этими приемами являлись эмпатия, вчувствование, сопереживание, вживание в историко-культурный мир, мысленное проникновение в творческую «лабораторию» автора. Так понимаемая герменевтика была психологически нагруженным методом исследования. И если ее трактовать только так, то вновь образованный термин «герменевтическая феноменология» будет с точки зрения содержания внутренне противоречивым. Шпет осознавал, какие выводы из этого могут последовать. Но тем не менее основные его устремления связаны именно с идеей соединения герменевтики и феноменологии.

Данное направление связано с деятельностью Э.Гуссерля, М.Хайдеггера и позднее Г.-Г.Гадамера. По мнению Шпета, смысл слова (высказывания, текста) объективен и может быть познан непсихологическими методами. Герменевтика как искусство постижения смысла должна с необходимостью включать в себя семиотические, логические и феноменологические приемы, которые направлены на постижение (понимание, но не «схватывание», не «вчувствование», не эмпатию) объективного смысла текста. Все остальные моменты структуры текста, навеянные психологическими особенностями личности автора, историческими и социальными условиями, являются внешними факторами, своеобразно влияющими на восприятие смысла текста. Они должны учитываться и включаться в исследовании под общим названием «условия понимания», постижение которых обеспечивается историческим методом. Созданный текст «живет» самостоятельной жизнью, его смысл уже не зависит от воли автора, он объективируется как вещь в себе и для нас.

Здесь следует заметить, что Шпет подошел к самым истокам структуры предпонимания, но... следующий шаг по независящим от него обстоятельствам был сделан не им, а М.Хайдеггером и несколько позднее Г.-Г.Гадамером. Но то, что было сделано Шпетом, составляет нетривиальный вклад в развитие герметического метода. С точки зрения Шпета, психологические и исторические методы в герменевтике были социально обусловленными приемами исследования, научными средствами постижения смысла в таких условиях, когда не было еще семиотических средств, не существовали современные логико-семантические приемы, не был еще завершен феноменологический метод.

Поэтому герменевтика концептуально не сводится только к психологическому искусству, она лишь вынужденно была им ввиду недостатка технического инструментария. Шпет чутко уловил движение герменевтической проблематики к преобразованию ее в новое философское направление со своей особой логикой, с собственными приемами исследования. Это философское направление адекватно соответствует природе философии, которая всегда интерпретационна, диалогична, а значит, герменевтична.

Для исследования проблемы понимания в герменевтике важно, что язык обладает независимым, внешним бытием, оказывает давление на человека, порождается имеющей внешний характер необходимостью общения и внутренними потребностями человеческого духа. Язык также во многом определяет развитие духовного мира человека и внутренне содержит в себе мировоззренческое начало. Так проблематика языка смыкается с проблематикой сознания и возникает фундаментом для философии культуры Шпета понятие «языковое сознание». Поскольку тексты суть продукты человеческой деятельности, на которых «запечатлено» влияние языкового сознания, постольку понимание текстов должно опираться на принципиальный анализ языкового сознания.

Более того, Слово становится архетипом культуры и принципом ее анализа.
Для решения проблемы понимания существенно выполнение двух условий:
1) раскрыть ист. природу текста и
2) выявить сущность процесса понимания и интерпретации.

Здесь следует сделать замечание, чтобы правильно оценить концепцию Шпета.

В дошпетовской герменевтике раскрытие исторической природы текста относилось к центральной задаче герменевтического метода, являлось главным содержанием процесса понимания. Шпет выводит всю проблематику, связанную с психологическими и историко-культурными моментами, за рамки акта постижения смысла, помещая ее в условия понимающей деятельности. Это было оправдано феноменологической структурой слова. За скобки выносилось все, что не имело отношения к объективному смыслу слова, к его идее. Эйдетические моменты структуры слова понимаются интеллектуально, сомыслятся, только здесь имеет место собственно понимание как рациональный акт. Но в структуре слова имеются также моменты, сопровождающие смысл, сопутствующие ему, окружающие центр, ядро структуры слова как некий фон. Они сочувственно воспринимаются. В основе их восприятия лежит так называемое симпатическое понимание, которое Шпет называет «пониманием в основе своей без понимания», т.к. периферийные моменты структуры слова нужно не сомыслить, а сочувствовать, переживать симпатически. Если и употребляют еще термин «понимание» по отношению к психологическим актам, то это является лишь данью старой традиции.

Введение герменевтических методов в феноменологию было обусловлено, с точки зрения Шпета, наличием в содержании феномена специфической функции осмысления. Осмысление как своеобразный самостоятельный акт требовало определенных средств для своего выполнения, для «прокладывания путей» к смысловым характеристикам идеи. Смысл как сущность сознания, как сложнейшее многоуровневое образование должен не только непосредственно усматриваться рациональной интуицией, как нечто очевидное, но и пониматься. Понимание как синтетическая функция разума обеспечивается истолкованием и интерпретацией. Именно так, через понимание и интерпретацию, герменевтическая проблематика (разумеется, в новом, рационализированном виде) вливается в феноменологию.

Герменевтика (с ее функцией осмысления и интерпретации), логика (функция выражения смысла), прагматическая телеология (функция разумной мотивации), феноменология (функция обнаружения смысла в различных его положениях) сплетены в деятельности разума в единый метод, зависящий от своеобразия эйдетического мира как «зеркала» осуществленных на уровне явлений объективации деятельности человеческого духа.

В.Г.Кузнецов

Источник статьи:

Алексеев А. П., Кузнецов В. Г. Шпет // П. В. Алексеев. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.: Академический Проект, 2002. - С.1101-1103.

Высказывания

Наука вся - невежества обмен
На новый вид невежества другого.

Человек - поющее животное.

Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять в себя и обработать мир предметов.

Мы разделяем интеллектуальность и язык, но в действительности такого разделения не существует.

Народ пользуется языком, не зная, как он образовался, так что представляется, что язык не столько проявление сознательного творчества, сколько непроизвольное истечение самого духа.

Язык есть как бы внешнее явление духа народов, - их язык есть их дух, и их дух есть их язык.

…Хотим мы этого или нет, но до поры до времени мы все идем путем протоптанным: от груди матери и до…вот до какого момента? Давно замечено, что легче всего сокрушаются всякие теории, школы и академии людьми в 15 лет, когда голое «не» кажется самым убедительным аргументом…но труднее всего его произнести, когда школа, академия пройдены. Вот тут только подлинно великие произносят свое «не» и начинают свой непротоптанный путь.
(Письмо Г. Г. Шпета к сыну Сергею // Архив семьи Шпета). (С.7);

…История изучает историю, потому что мы здесь имеем дело со своеобразным отождествлением самого процесса, который мы изучаем, и науки. Когда мы произносим словосочетание «история народов» - это значит и наука и процесс. Наука об этом процессе также будет называться историей, но в том случае, когда возможно смешение, будем добавлять «наука».
(Шпет Г. Г. Логика. Ч.1. - М., 1912. - С.191). (С.19);

Логика истории есть логика истории как науки; философия истории есть философия истории, как эмпирической действительности.
(Шпет Г. Г. История как проблема логики. Критические и методологические исследования. Ч. 1.: Материалы. - М., 1916. - С.51). (С.20);

Слово, как осуществление знака, как отношения, есть социальный факт, по своей полной и подлинной конкретности, …он есть исторический факт…Подлинные формы истории, поэтому, как формы этих форм суть формы знака, слова: и внутренне и внешне…Поэтому и сходится так неожиданно то, что казалось столь противным: логика и история. Первая всякое содержание рассматривает как форму; вторая - всякую форму, как содержание. Философия само отношение их, т.е. отношение, где термины: слово (логика) и факт (история).
(Шпет Г. Г. Знак-значение как отношение sui generis и его система. Глава из рукописи [Язык и смысл. Ч.1] // Вопросы философии. - 2002. - №12. - С.83). (С.29);

Слово - это соотношение двух «вещей», как интерсубъективное отношение «сообщения», слово в качестве этого сообщения, представляет в двух аспектах: субъективном и объективном. В первом аспекте слово есть субъект отношения, термином которого является действие; само такое отношение есть отношение средства к цели, где слово - средство; представления, желания и под., - цель; и слово же - осуществленная цель.
Во втором аспекте, слово - субъект отношения, где термин - мысль; само отношение есть отношение логически оформленной мысли к себе самой, как содержанию; здесь слово - логическая форма, значение - идея, и слово же - осуществленная идея, т.е. понятие.
(Шпет Г. Г. Знак-значение как отношение sui generis и его система. Глава из рукописи [Язык и смысл. Ч.1] // Вопросы философии. - 2002. - №12. - С.90). (С.29)

Источники высказываний:

Шпет Г. Г. Мысль и Слово. Избранные труды /сост. и отв. ред.: Т. Г. Щедрина. - М.: РОССПЭН, 2005. - 688с. - (Российские Пропилеи).

Сочинения:

Память в экспериментальной психологии. - К., 1905;

Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на сочинения Юма? // Труды психологической семинарии при ун-те св. Владимира. Философские исследования. Т.1. Вып.З. - Киев, 1905; Вып.4., 1907;

Скептицизм и догматизм Юма // Вопросы философии и психологии. - 1911. - Кн.1(106);

Логика. Ч. 1-2 . - М., 1912;

Явление и смысл. Феноменология как осн. наука и ее проблемы. - М., 1914;

Критические заметки к проблеме психической причинности. (По поводу книги В.В.Зеньковского «Проблема психической причинности». Киев, 1914) // Вопросы философии и психологии. - 1915. - Кн.2(127);

Философское наследство П. Д. Юркевича. (К 40-летию со дня его смерти). - М., 1915;

История как проблема логики. Критические и методологические исследования. Ч. 1.: Материалы. - М., 1916;

Сознание и его собственник. - М., 1916;

Философия и история // Вопросы философии и психологии. - 1916. - Кн.4(134);

Мудрость или разум? // Мысль и слово. Вып.1. - М., 1917;

Скептик и его душа // Мысль и слово. Кн.II. - М., 1918-1921;

Философское мировоззрение Герцена. - Пг., 1921;

Очерк развития русской философии. Ч.1. - Пг., 1922;

Антропологизм Лаврова в свете истории философии // Лавров П. Л. Статьи. Воспоминания. Материалы. - Пг., 1922;

Эстетические фрагменты. Вып.1-3. - Пг., 1922-1923;

История как предмет логики // Научные известия. Сб. 2. - М., 1922;

Театр как искусство // Мастерство театра. - 1922. - № 1;

Проблемы современной эстетики // Искусство. - М., 1923. - №1;

Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). - М., 1927;

Введение в этническую психологию. Вып. 1. - М., 1927;

Литература // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Труды по знаковым системам. - Тарту, 1982;

Сочинения. - М., 1989. - (В книгу вошли: Очерк развития русской философии. Эстетические фрагменты. Введение в этническую психологию);

Герменевтика и ее проблемы // Контекст-89. - М., 1989 (продолжение в том же ежегоднике за 1990, 1991 и 1992);

Работа по философии // Начала. - 1992. - № 1;

Философские этюды. - М., 1994 (в книгу вошли работы: «Сознание и его собственник», «Скептик и его душа», «Мудрость или разум?»);

Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы. - Томск, 1996. - (переизд. монографии 1914 г.).

Библиография:

Начала. - 1992. - № 1.

Литература:

3еньковский В. В. История русской философии. Т. 1-2. - Париж, 1948-50;

Шпетовские чтения в Томске. 1991;

Молчанов В. И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. - М., 1988;

Свасьян К. Густав Густавович Шпет // Литературная газета. - 1990. - № 7. - С. 5;

Поливанов М. К. О судьбе Г. Г. Шпета // Вопросы философии. - 1990. - 36. - С.160-164;

Кузнецов В. Г. Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений Г. Г. Шпета // Логос. - 1991. - № 2;

Поливанов М. К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала. - 1992. - № 1;

Поливанов М. К. Очерк биографии Г. Г. Шпета //Лица. Биографический альманах. Вып. 1. М. - СПб., 1992. - С. 7-43;

Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике // Логос. - 1992. - № 3 ;

Чубаров И. М. Шпет в Геттингене // Логос. - 1992. - № 3;

Роди Ф. Герменевтическая логика в феноменологической перспективе: Георг Миш, Ханс Липпс и Густав Шпет // Логос. - 1995. - № 7.

Источники библиографии:

Асмус В. Ф. Шпет // Философская энциклопедия: в 5 т. Т.5. / Ин-т философии Академии наук СССР; научный совет: А. П. Александров [и др.]. - М.: Советская энциклопедия, 1970. - С. 519-520;

Чубаров И. М. Шпет // Русская философия: словарь / под общ. ред. М. А. Маслина. - М.: Республика, 1995. - С. 623-624;

Пастернак Е. В. Шпет // Сто русских философов: биографический словарь / сост. А. Д. Сухов. - М.: Мирта, 1995. - С. 303-306;

Марченко О. В. Шпет // Новая философская энциклопедия: в 4 т. Т.4. / Ин-т философии Рос. акад. наук, Нац. обществ.-науч. фонд; науч.-ред. совет.: В. С. Степин [и др.]. - М.: Мысль, 2001. - С. 394-395;

Алексеев А. П., Кузнецов В. Г. Шпет // П. В. Алексеев. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.: Академический Проект, 2002. - С.1101-1103;

Шпет // Ермаков В. С. Справочник по истории философии: хронологический, персонифицированный. - СПб.: Союз, 2003. - С.262-263;

В фонде ЛЧЗ:

1(470)Шпет
Ш 83

Философские этюды: сборник научных трудов / Г. Г. Шпет. - М. : Прогресс, 1994. - 370, с. ; 17 cм. - (Библиотека журнала "Путь"). - ISBN 5-01-004252-5 (в обл.)
Аннотация: Книга представляет собой сборник работ, написанных выдающимся русским философом Густавом Густавовичем Шпетом (1879-1937) после его возвращения из Германии, знакомства с Гуссерлем и основательного изучения концепции феноменологии Гуссерля. Все эти работы можно объединить одной общей темой «природа философского знания». Главная работа, включенная в этот сборник, «Сознание и его собственник», вышла отдельным изданием в Москве в 1916 г. Остальные статьи сборника впервые напечатаны в издававшемся под редакцией Г.Г. Шпета (в 1918-1921 гг.) философском ежегоднике «Мысль и слово». Задачу философской науки Г.Г. Шпет понимал следующим образом: «вскрыть единый смысл и единую интимную идею за всем многообразием проявлений и порывов творческого духа в его полном и действительном самоощущении».
всего 1: ХР(1)

1(470)Шпет
Ш 83
Шпет, Густав Густавович (1879-1937).
Сочинения / Г. Г. Шпет; [предисл. Е. В. Пастернак]. - Москва: Правда, 1989. - 601, с., л. портр. ; 21 см. - (Из истории отечественной философской мысли) (Приложение к журналу "Вопросы философии").
Аннотация: Философские труды Г. Г. Шпета - русского мыслителя XX века
Имеются экземпляры в отделах: всего 2: ХР(2)

1(470)Шпет
Ш 83
Шпет, Густав Густавович (1879-1937).
Психология социального бытия: избранные психологические труды / Г. Шпет. - М. ; Воронеж: Институт практической психологии, НПО "МОДЭК", 1996. - 493, с.; 21см. - ISBN 5-87224-110-0 (в пер.)
Аннотация: В данную книгу избранных трудов видного ученого вошли его работы по широкому спектру проблем, включая проблемы этнической психологии, психологии и др.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(470)Шпет
Ш 83
Шпет, Густав Густавович (1879-1937).
Мысль и Слово. Избранные труды / Густав Шпет; [сост. и отв. ред.: Т. Г. Щедрина; Федер. целевая программа "Культура России" (подпрограмма "Поддержка полиграфии и книгоизд. России")]. - Москва: РОССПЭН, 2005. - 686, с. : портр. ; 22 см. - (Российские Пропилеи: серия основана в 1998 г. / редкол.: Л. В. Скворцов (пред.), С. С. Аверинцев, В. В. Бычков [и др.] ; гл. ред. и авт. проекта С. Я. Левит). - Библиогр. в примеч. в конце гл. - Указ. имен: с. 673-681. - ISBN 5-8243-0620-6 (в пер.)
Есть автограф: Щедрина (Шпет), Т. Г.
Аннотация: Настоящее издание является первым научным собранием сочинений русского философа Густава Густавовича Шпета (1879-1937). В первом томе, составленном по проблемному принципу, представлены произведения Шпета, являющиеся своего рода ключом к раскрытию его целостной философской позиции: «Явление и смысл» (1914), «Философия и история» (1916), «История как предмет логики» (1922), «Герменевтика и ее проблемы» (1918), [«Язык и смысл»] (около 1922). Работы эти содержат авторские герменевтические, феноменологические, семиотические новации, представленные в контексте осмысления фундаментальных проблем методологии гуманитарного знания. Первая часть работы «Язык и смысл» и план третьего и четвертого тома «Истории как проблемы логики» публикуются в настоящем томе впервые, а те исследования, что уже печатались, даются в новых текстах и новой композиции, будучи заново подготовленными по рукописям, хранящимся в семейном архиве и Отделе рукописей РГБ. Все тексты Шпета обстоятельно прокомментированы.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(470)Шпет
Ш 83
Шпет, Густав Густавович (1879-1937).
Философско-психологические труды / Г. Г. Шпет; Рос. акад. наук, Ин-т психологии; [отв. ред. Т. И. Артемьева и др.]. - Москва: Наука, 2005. - 478, с., л. портр. ; 25 см. - (Памятники психологической мысли / редкол.: А. Л. Журавлев (пред.) [и др.]). - Указ. имен: с. 469-477. - Библиогр. в тексте и в подстроч. примеч. - Из содерж.: Введение в этническую психологию; Очерк развития русской философии; Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы. - 500 экз. - ISBN 5-02-033405-7 (в пер.)
Аннотация: Г.Г. Шпет - один из лидеров российской психологии, крупный организатор науки, вице-президент ГАХН. Г.Г. Шпет - представитель феноменологического направления в философской науке. Одним из первых он доказал необходимость взаимосвязи философии и психологии, продуктивность междисциплинарного подхода к изучению психических явлений. В его трудах раскрывается роль культуры в формировании этнического самосознания человека и становлении личности. В книгу включены работы по проблемам истории и методологии психологии, ее связи с философией, естественными и гуманитарными науками. Для психологов, философов, всех интересующихся историей отечественной психологии и философии.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(470)Шпет
Ш 83
Шпет, Густав Густавович (1879-1937).
Явление и смысл: феноменология, как основная наука, и ее проблемы / Густав Шпет, прив.-доц. Моск. ун-та. - Москва: Гермес, 1914. - , 219 с. : ил. ; 23 см. - (в кор.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(470)Шпет
Ш 83
Шпет, Густав Густавович (1879-1937).
Очерк развития русской философии Густава Шпета. - Петроград: Колос, 1922 - . - 24 см. - Место изд. на обл.: Петербург
Ч. 1. - 1922. - XV, 348, с. - Библиогр. в примеч. - Указ.: с.341-347.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(430)Наторп
Н 33
Наторп, Пауль (1854-1924).
Избранные работы: [пер. с нем.] / Пауль Наторп; [сост. В. А. Куренной]. - Москва: Территория будущего, 2006. - 382, с. ; 24 см. - (Университетская библиотека Александра Погорельского / сост.: В. В. Анашвили, А. Л. Погорельский. Серия "Философия"). - Библиогр. в подстроч. примеч. - 1300 экз. - ISBN 5-91129-046-4 (в пер.)
Содержание:
Куренной, Виталий Анатольевич. Философия и педагогика Пауля Наторпа / Виталий Куренной
Философия и психология
Философская пропедевтика.
Общее введение в философию и основные начала логики, этики и психологии / предисл. к рус. пер. Б. Фохта
Кант и Марбургская школа
Культура народа и культура личности. Шесть лекций
Философия как основа педагогики / предисл. Густава Шпета
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(091)(470)Шпет
Ш 83
Шпет в Сибири : ссылка и гибель / сост.: М. К. Поливанов, Н. В. Серебренников, М. Г. Шторх; под ред. Н. В. Серебренникова. - Томск: Водолей, 1995. - 332 с. : ил., портр., факс. ; 21 см. - Часть текста парал. нем, рус. - Из содерж.: Жизнь и труды Г. Г. Шпета / М. К. Поливанов. Сибирские письма / Г. Г. Шпет. Воспоминания о Г. Г. Шпете / С. В. Виленчик. - 1500 экз. - ISBN 5-7137-0022-4 (в пер.)
Есть автограф: Шпет, М. Г.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(430)Гуссерль
Г 96
Гуссерль, Эдмунд (1859-1938).
Избранные работы: [пер. с нем.] / Эдмунд Гуссерль; [сост. В. А. Куренной]. - Москва: Издательский Дом "Территория будущего", 2005. - 458, с. ; 24 см. - (Университетская библиотека Александра Погорельского. Серия "Философия"). - Содерж.: Переписка Эдмунда Гуссерля и Готтлоба Фреге; Интенциональные предметы; Логические исследования. Т. 2, ч. 1; Об интенциональных переживаниях и их "содержаниях"; Философия как строгая наука; Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Кн. 1; Письма Эдмунда Гуссерля к Густаву Шпету; Амстердамские доклады; Феноменологическая психология; Парижские доклады; Картезианские медитации; Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. - ISBN 5-7333-0177-5 (в пер.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

821.161.1.0Пушкин
П 91
Пушкинский сборник : [исследования ученых различных традиций и школ / сост.: Игорь Лощилов, Ирина Сурат; отв. ред. Ирина Сурат; пер. И. Пильщиков и др.]. - Москва: Три квадрата, 2005. - 447, с. ; 23 см. - (Филология). - Указ. произведений А. С. Пушкина: с. 444-445. - Библиогр. в конце отд. ст. - Из содерж.: Пушкин: жизнь в воображении / Виктор Листов. Любовные песнопения между сакральным и повседневным: Пушкинские "Подражания" в контексте перевода Библии / Габриэлла Сафран. А. С. Пушкин и Монтень / Ефим Курганов. Пушкин и Паскаль / Ирина Сурат. Петербургское безумие / Сергей Бочаров. К вопросу о символике тела в "Капитанской дочке" / Людмила Тагильцева, Екатерина Тимофеева. А. С. Пушкин в философском наследии Густава Шпета / Татьяна Щедрина. Письма Г. Г. Шпета к Н. И. Игнатовой / Г. Г. Шпет. - 3000 экз. - ISBN 5-94607-030-4 (в пер.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

94(47)Р 89
Русские историки [Электронный ресурс] : 4 CD. - Электрон. текстовые дан. - Москва: Адепт: ИДДК, 2002-2003. - (Классика: Русская история). - 4 CD-ROM в одной коробке. Систем. требования: Pentium 100 MHz ; 16 Mb RAM ; 4-х CD-ROM ; звуковая карта; SVGA ; Windows 95OSR2/98/NT
: История философии. - 2002. - 1 эл. опт. диск (CD-ROM) : зв. - (Электронная книга).
Содержание:
Введенский, Александр Иванович. Судьбы философии в России
Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. Лекции по истории философии
Зеньковский, Василий Васильевич. История русской философии
Коялович, Михаил Осипович. История русского самосознания
Лосев, Алексей Федорович. Русская философия
Лосский, Николай Онуфриевич. История русской философии
Радлов, Эрнест Львович. Очерки истории русской философии
Соловьев, Владимир Сергеевич. Философский словарь: [статьи В. С. Соловьева для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона]
Трубецкой, Сергей Николаевич. Курс истории древней философии
Шпет, Густав Густавович. Очерк развития русской философии
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: Медиатека(1)

1(470)
Р 89
Русская историософия : антология / [сост., вступ. ст., коммент. Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская; науч. ред. О. В. Кирьязев]. - Москва: РОССПЭН, 2006. - 446, с. ; 22 см. - (Humanitas: серия основана в 1999 г. / редкол.: Л. В. Скворцов [и др.]). - Указ. имен: с. 442-445. - Биографический материал об авторах / Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская: с. 424-436. - Содерж. разд.: От любомудрия к историософии; В поисках модели исторического развития; Опыт философско-исторической рефлексии; Религиозно-философская парадигма историософской мысли (конец XIX - начало XX в.). - 1500 экз. - ISBN 5-8243-0755-5 (в пер.)

Содержание:
Из послания инока Филофея великому князю Василию
Чаадаев, Петр Яковлевич. Апология сумасшедшего
Киреевский, Иван Васильевич. Девятнадцатый век
Хомяков, Алексей Степанович. О старом и новом
Киреевский, Иван Васильевич. В ответ А. С. Хомякову
Аксаков, Константин Сергеевич. О том же
Аксаков, Константин Сергеевич. "О внутреннем состоянии России". Записка, представленная Государю Императору Александру II
Герцен, Александр Иванович. С того берега. Перед грозой
Данилевский, Николай Яковлевич. Цивилизация европейская тождественна ли с общечеловеческой?
Леонтьев, Константин Николаевич. Византизм и славянство
Лавров, Петр Лаврович. Исторические письма
Плеханов, Георгий Валентинович. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю
Плеханов, Георгий Валентинович. К вопросу о роли личности в истории
Кареев, Николай Иванович. Философия истории и историософия
Ключевский, Василий Осипович. Курс русской истории
Вернадский, Георгий Владимирович. Начертания русской истории
Шпет, Густав Густавович. История как проблема логики
Соловьев, Владимир Сергеевич. Чтения о Богочеловечестве
Булгаков, Сергей Николаевич. Апокалиптика и философия истории
Булгаков, Сергей Николаевич. Основная антиномия христианской философии истории
Трубецкой, Евгений Николаевич. Старый и новый национальный мессианизм
Франк, Семен Людвигович. Проблема социальной философии
Франк, Семен Людвигович. Социальная философия и философия истории
Карсавин, Лев Платонович. Философия истории
Бердяев, Николай Александрович. Проблема истории и эсхатология
Федотов, Георгий Петрович. Эсхатология и культура
Афоризмы и мысли об истории
Федотов, Георгий Петрович. Лицо России

Аннотация: Антологию предваряет «Очерк русской философии истории» (авторы Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская), знакомящий читателя с основными направлениями и проблемами русской философии истории в их логической связанности, исторической последовательности и в соотнесении с путями развития России. Очерк дополняет антология, включающая наряду с известными, но принципиально важными текстами, малоизвестные работы К.С. Аксакова, Н.И. Кареева, Г.В. Вернадского, Г.Г. Шпета, Е.Н. Трубецкого, Л.П. Карсавина, Н.А. Бердяева, в которых читатель найдет основательную проработку философских проблем мировой истории в связи с историческими судьбами России. Книгу завершает обширная библиография и справочный материал, позволяющий заинтересованному читателю самостоятельно углубиться в проблему. Для специалистов в области философии, истории, политологии, а также читателей, интересующихся историей отечественной духовности. Может быть рекомендована в качестве учебного пособия вузам.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(091)(470)Шпет
П 20
Патрахина, Татьяна Николаевна.
Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике / Т. Н. Патрахина; М-во образования Рос. Федерации, Урал. гос. ун-т им. А. М. Горького. - Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2004. - 126, с. ; 21 см. - Загл. обл. : Г. Г. Шпет. - Библиогр. в конце кн. и в подстроч. примеч. - 100 экз. - ISBN 5-7525-1236-0 (обл.).
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(091)(470)Шпет
Щ 36
Щедрина, Татьяна Геннадьевна.
"Я пишу как эхо другого..." : очерки интеллектуал. биографии Густава Шпета: [монография] / Т. Г. Щедрина. - М. : Прогресс-Традиция, 2004. - 415 с., л. ил., портр. ; 22 см. - Библиогр.: С.379-397. - Указ. - ISBN 5-89826-197-4 (в пер.)
Аннотация: В монографии исследуется жизненный мир известного русского философа начала XX века - Г.Г. Шпета. Анализ его интеллектуальной биографии осуществляется на материалах архивных фондов РГБ, РГАЛИ, ЦИАМ, ЦМАМ, а также семейного архива Шпета (письма, записные книжки, неопубликованные рукописи), находящегося на хранении у его дочери М.Г. Шторх и внучки Е.В. Пастернак. Автор воссоздает интерсубъективное пространство коммуникации («сферу разговора») русских философов, включая мысль Г.Г. Шпета в широкий контекст философских идей его европейских и русских собеседников (Эд. Гуссерля, О. Шпенглера, Л. Шестова, М. Гершензона, Р. Якобсона и др.) Диалогический подход к научно-философскому идейному наследию Густава Шпета позволяет актуализировать проблематику его философско-методологического проекта. В приложении представлена реконструкция черновиков ранее не публиковавшихся философских текстов Г. Шпета и фотографии из семейного архива. Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся проблемами философии, отечественной истории и культуры.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(063)ШЧ
В 85
"Творческое наследие Г. Г. Шпета и современные гуманитарные исследования", всесоюзная науч. конф. (1991 ; Томск). Всесоюзная научная конференция "Творческое наследие Г. Г. Шпета и современные гуманитарные исследования" : 9-11 апр. 1991: материалы конф. / ред. О. Г. Мазаева; ред. О. Г. Мазаева. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1991. - 171 c. : ил. ; 21 cм. - Загл. обл. : Шпетовские чтения в Томске, 1991. - Библиогр. в конце докл. - В надзаг.: Том. гос. ун-т, Вол. гуманитар. семинар в Томске, Том. отд-ние Совет. фонда культуры, Том. отд-ние Философ. о-ва СССР, Том. обл. науч. б-ка им. им. А. С. Пушкина. - (в обл.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(063)ШЧ
Т 28
Творческое наследие Густава Густавовича Шпета в контексте философских проблем формирования историко-культурного сознания (междисциплинарный аспект) : [Материалы Междунар. науч. конф., 14-17 нояб. 2002 г., посвященной 65-й годовщине со дня расстрела философа (16.XI 1937)] / Г.Г. Шпет / Comprehensio. Четвертые Шпет. чтения; [Отв. ред. к.филос.н. О.Г. Мазаева]. - Томск: Изд-во ТГУ: Том. межрегион. ин-т обществ. наук, 2003. - 591, c. ; 22 см. - (Межрегиональные исследования в общественных науках) (Научные доклады; вып. 1). - Библиогр. в подстроч. примеч. - В надзаг.: М-во образования Рос. Федерации, "ИНОЦЕНТР (Информация. Наука. Образование)", Ин-т им. Кеннана Центра Вудро Вильсона (США), Корпорация Карнеги в Нью-Йорке (США), Фонд Джона Д. и Кэтрин Т. МакАртуров (США). - 500 экз. - ISBN 5-7511-1742-5 (обл.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(063)ШЧ
Ш 83
Г. Г. Шпет / Comprehensio. Творческое наследие Г. Г. Шпета и современные философские проблемы : материалы междунар. науч. конф., 14-17 нояб. 1996 г., Томск / Вторые Шпет. чтения; [ред. О. Г. Мазаева]. - Томск: Водолей, 1997. - 255, c. ; 21 cм. - ISBN 5-7137-056-9 (в обл.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(063)ШЧ
Ш 83
Г. Г. Шпет / Comprehensio. Творческое наследие Г. Г. Шпета и философия XX века : к 120-летию со дня рождения Густава Шпета: материалы междунар. науч. конф., 7-9 апр. 1999 г., Томск / Третьи Шпет. чтения; [ред. О. Г. Мазаева]. - Томск: Водолей, 1999. - 230 c. ; 21 cм. - ISBN 5-7137-0138-7 (в обл.)
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(091)(470)Шпет
Г 96
Густав Шпет и современная философия гуманитарного знания : [монография / Т. Г. Щедрина, Л. А. Микешина, В. А. Лекторский [и др.] ; редкол.: В. А. Лекторский и др.]. - Москва: Языки славянских культур, 2006. - 459, с. ; 25 см. - Библиогр. в подстроч. примеч. - Указ. имен: с. 447-459. - Авт. указаны в огл. - 1000 экз. - ISBN 5-9551-0109-8 (в пер.)
Аннотация: Коллективная монография является результатом и продолжением работы Международной конференции (Москва, 2004) в честь 125-летия со дня рождения выдающегося русского философа Г. Г. Шпета. В книге представлены исследования его философского и научного наследия в контексте проблем современной эпистемологии. Специалисты в области философии науки, эпистемологии и истории философии рассмотрели в методологическом ключе герменевтические, феноменологические, семиотические идеи Г. Г. Шпета, выявили их методологическую значимость для современной гуманитаристики: филологии, лингвистики, истории, психологии, истории философии. Архивные и мемуарные материалы, отдельные биографические исследования, не публиковавшиеся ранее документы позволяют не только восстановить интеллектуальный вклад Шпета в развитие русской и западноевропейской философской мысли, но и представить его идеи в контексте современной философии науки, одной из ключевых проблем которой является методология гуманитарного знания. Книга предназначена для философов, методологов, историков философии, ученых-гуманитариев, а также для всех, интересующихся историей русской философии и современной проблематикой гуманитарных наук.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1 (091) (470)
А 11
А. И. Введенский, А. Ф. Лосев, Э. Л. Радлов, Г. Г. Шпет : очерки истории [рус. философии / сост., вступ. ст., примеч. Б. В. Емельянова, К. Н. Любутина]. - Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. - 591, c. ; 21 cм. - (Русская философия: РФ; 1). - Библиогр. в примеч. - Указ. имен в конце кн. - 40000 экз. - ISBN 5-7525-0161-Х (в пер.)
Есть автограф: Емельянов, Борис Владимирович
Имеются экземпляры в отделах: всего 2: ХР(2)

1(091)
М 69
Михайлов, Александр Викторович.
Избранное: Историческая поэтика и герменевтика / Александр Михайлов; [сост. С. Ю. Хурумов; отв. ред. М. Я. Малхазова]. - Санкт-Петербург: Издательство С.-Петербургского университета, 2006. - 557, с. ; 23 см. - (Письмена времени / редкол.: Л. В. Скворцов (пред.) и [др.]). - Библиогр. в примеч. в конце ст. - Указ. имен / сост. И. А. Осиновская в конце кн. - Послесл.: Уроки обратного перевода (с немецкого) / Виталий Махлин. - 1000 экз. - ISBN 5-288-03807-4 (в пер.)
Содержание:
Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры
Вильгельм Дильтей и его школа: [статьи из книги]
По поводу одного стиха Мерике: Переписка Эмиля Штайгера с Мартином Хайдеггером
Рассказ о лесе во льду Адальберта Шифтера
Жительствование человека
Хайдеггер, Мартин. Исследовательская работа Вильгельма Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни: десять докладов, прочитанных в Касселе (1925 г.) / М. Хайдеггер; пер. А. Михайлова
Философия Мартина Хайдеггера и искусство
Мартин Хайдеггер: человек в мире
Современная историческая поэтика и научно-философское наследие Густава Густавовича Шпета (1879-1940)
Терминологические исследования А. Ф. Лосева и историзация нашего знания
Эстетика и оживление человека
Несколько тезисов о теории литературы
Отдельные положения о сферах непостижимого, или непостижимости
Аннотация: Настоящее издание объединяет работы и переводы А.В. Михайлова, посвященные существенным взаимосвязям исторической поэтики и герменевтики. История наук о культуре, гуманитарных дисциплин в последние годы жизни привлекали его все более пристальное внимание как самостоятельные формы исследования. Помимо книги 1989 г. об исторической поэтике в Германии, статей из книги «В. Дильтей и его школа», в настоящий том включены работы о М. Хайдеггере, о герменевтике в исследованиях Г.Г.Шпета и А. Ф. Лосева, а также перевод «кассельских докладов» Мартина Хайдеггера о Дильтее. Первый раздел тома посвящен исторической поэтике в Германии, второй - Вильгельму Дильтею и его школе, третий - Мартину Хайдеггеру, четвертый - герменевтике в работах русских философов, пятый - кризису в современных работах о культуре.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(063)
Р 89
Русская философия и власть (к 80-летию "философского парохода") : материалы VI Всероссийской научной заочной конференции, Екатеринбург, апрель-май 2002 г. / [ред. Б. В. Емельянов; сост. О. Б. Ионайтис]. - Екатеринбург: УГУ, 2002. - 64 с.; 21 см. - Библиогр. в тексте докл. - Из содерж.: Иван Ильин о судьбе России / Т. В. Смирнова. Революционная философия Д. С. Мережковского / М. В. Сутайкина. Выбор Густава Шпета: "Остаться, чтобы действовать..." (по материалам писем и дневников) / Т. Г. Щедрина. - В надзаг.: М-во образования Рос. Федерации, Урал. гос. ун-т им. А. М. Горького, О-во ревнителей рус. философии. - 50 экз. - (обл.).
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(091)(470)Флоренский
Н 12
На пути к синтетическому единству европейской культуры : Философско-богословское наследие П. А. Флоренского и современность: [доклады и сообщения на конференции, посвященной Павлу Флоренскому, проведенной ББИ и Институтом восточных церквей (Регенсбург) с 29 сентября по 2 октября 2005 года / [А. Раух, Л. Кросс, Е. М. Амелина и др. ; под ред. Владимира Поруса]. - Москва: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2006. - 270, с. ; 22 см. - (Религиозные мыслители). - Библиогр. в подстроч. примеч. - Содерж. разд.: Проблемы богословия; Философия культуры; Философия познания; Философия имени. - Об авторах: в конце кн. - 1000 экз. - ISBN 5-89647-157-2 (в пер.)
Содержание:
Раух, Альберт. Кенозис-теозис: уничижение Бога и возвышение человека. Мысли о. Павла Флоренского
Кросс, Лоуренс. Тварный мир как таинство: к проблеме так называемого гностицизма о. Павла Флоренского
Амелина, Елена Михайловна. Идея теократии в философско-богословском наследии П. А. Флоренского
Негров, Александр Иванович. Вопросы библейской герменевтики в творчестве П. А. Флоренского
Силинг, Дж. "Третья антиномия" Канта и "Субстанция" Спинозы в софиологии Флоренского и Булгакова
Порус, Владимир Натанович. Павел Флоренский: опыт антиномической философии культуры
Валентини, Наталино. Понятие "дружба" в трудах П. А. Флоренского
Климова, Светлана Мушаиловна. Антиномизм как образ эпохи (Л. Толстой и П. Флоренский)
Олексенко, Александр Иванович. На пороге рода. К философии генеалогии П. А. Флоренского
Шукуров, Дмитрий Леонидович. Русский футуризм в философско-лингвистической характеристике П. А. Флоренского
Красильникова, Марина Борисовна. Антиномия временного и вечного в мифологеме Эдема
Талалай, Михаил Григорьевич. Отец Павел Флоренский в современной итальянской культуре
Седых, Оксана Михайловна. "Ночная" тема в творчестве П. А. Флоренского
Пружинин, Борис Исаевич. П. А. Флоренский и проблема социокультурной обусловленности знания Серебряного века. Историко-философский диптих
Щедрина, Татьяна Геннадиевна. Тематические линии русской философии: Павел Флоренский и Густав Шпет
Шапошников, Владислав Алексеевич. Математическая апологетика Павла Флоренского
Даренский, Виталий Юрьевич. Антиномическая диалектика о. Павла Флоренского как феноменология религиозного опыта
Прядко, Игорь Петрович. Идеи логической паранепротиворечивости и дискурс русской философии
Чесноков, Сергей Валентинович. Тема еврейской письменности в переписке Л. А. Тихомирова и П. А. Флоренского
Шутова, Татьяна Алексеевна. Диалог длиною в четверть века. К истории создания "Эмпиреи и Эмпирии" Павлом Флоренским
Суковатая, Виктория Анатольевна. "Философия имени" Павла Флоренского и ее связь с философскими, лингвистическими и семиотическими идеями XX века
Мартынов, Дмитрий Евгеньевич. Имяславская проблема и о. Павел Флоренский
Кантор, Владимир Карлович. Флоренский, Степун и большевистское имяславие
Аннотация: В книгу вошли доклады ведущих специалистов, философов и богословов, сделанные на конференции, посвященной Павлу Флоренскому, проведенной Библейско-богословским институтом св. апостола Андрея и Институтом восточных церквей (Регенсбург) с 29 сентября по 2 октября 2005 года.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ХР(1)

1(07)
Е 60
Емельянов, Борис Владимирович (1935 -).
Очерки русской философии: учебное пособие / Б. В. Емельянов; М-во общ. и проф. образования Рос. Федерации, Урал. гос. ун-т им. А. М. Горького, Науч.-исслед. ин-т рус. культуры. - Екатеринбург: УрГУ, 1996 - . - 21 см. - 500 экз.
Вып. 2. - 1996. - 94, c. - Библиогр. в конце глав.
Содержание:
Русская философия начала XX в.: основные особенности и направления
Русский космизм XX в.
Рерих Н. К.
Циолковский К. Э.
Шпет Г. Г.
Франк С. Л.
Струве П. Б.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ОЧЗ(1)

В фонде ЛЧЗ:

Философское мировоззрение Герцена / Г. Г. Шпет. - П. : Колос, 1921. - 101 с.
Сохранность документа: [оторван переплет]
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ЛЧЗ(1)

Шпет, Густав Густавович(1879-1937).
Введение в этническую психологию: научное издание. Вып. 1 / Г. Г. Шпет; Гос. акад. худож. наук. - М. : ГАХН, 1926. - 147 с. ; 21 см.
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ЛЧЗ. 4 шк. 1 пол.(1)

Введенский А. И., Лосев А. Ф., Радлов Э. Л., Шпет Г. Г. : очерки истории русской философии / Сост., вступ. ст., примеч. Б. В. Емельянова, К. Н. Любутина. - Свердловск: Изд. Уральского ун-та, 1991. - 591, с. - (Русская философия). - rus. - Указ.: с. 579-592. - ISBN 5-7525-0161-X .
Имеются экземпляры в отделах: всего 1: ЛЧЗ(1)

Обновлено: 02.09.2017