Почти забытые поэты. Охапкин Олег Александрович. О свойстве тела воскресшего Иисуса

Олег Александрович ОХАПКИН родился 12 октября 1944 года в только что освобожденном от Блокады Ленинграде.
Отец - Александр Васильевич Охапкин, офицер пожарной охраны, родом из Тверской губернии. Рано оставил семью. Мать - Анна Ивановна Соколова, ткачиха. Бабушка - Ольга Григорьевна Соколова, работала в детском саду вместе с Евдокией Ивановной Горшковой, занимавшейся воспитанием Олега (из-за болезни матери) с 12 лет.
Е. И. Горшкова была в среде почитателей отца Иоанна Кронштадтского. Религиозное воспитание Олега было в духе свободного религиозного творчества отца Иоанна Кронштадтского (как известно, последнего не очень одобрял К. П. Победоносцев, который любил в Церкви «тихих тружеников»). В юношеские годы вместе со своей воспитательницей он часто посещал монастыри, где было живо старчество.
В 1957-1958 пел в хоре Александро-Невской лавры. В 1961 году окончил Архитектурно-художественное ремесленное училище. Затем поступил в музыкальное училище им. Мусоргского (класс вокала). Параллельно работал маляром, осветителем и статистом в Малом оперном театре (1963-1965), певцом в хоре Ленинградского радио и телевидения под управлением Г. Сандлера (1965-66). Однако в 1966 году оставляет музыкальное училище, окончательно решив посвятить себя поэзии. В 1966 - год смерти А. Ахматовой, пришел в литобъединении «Голос юности» к Давиду Яковлевичу Дару.
Служение поэзии требовало новой организации жизненного времени. Устраивается рабочим в Эрмитаж на зимнее время (1966-70), а летом - в археологические экспедиции по Средней Азии, Архангельской области, в геофизическую экспедицию в Якутию. Конец 60-х ознаменовался судьбоносными встречами с И. А. Бродским и Н. А. Козыревым. Художественное творчество первого и научное - второго существенно повлияли на формирование собственного стиля Олега Охапкина. В 1970 году становится литературным секретарем лауреата Сталинской премии писательницы Веры Пановой (жены Д. Дара), а через год по их рекомендации был принят в профком литераторов при Союзе писателей. С открытием в 1971 году литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского, работал некоторое время и секретарём директора этого музея. С 1979 по 1986 - эпоха литературного подполья с непременной работой оператором газовой котельной.
За этот период подготовлены поэтические книги: «Ночное дыхание» (1966-68), «Возвращение мест» (1969), «Душа города» (1968-69), «Моление о Чаше» (1970), «Времена года» (1970-71), «Посох» (1971-72), «Высокая цель» (1973-74). В 70-е несколько стихотворений и поэтических переводов были опубликованы в официальных изданиях, однако большинство рукописей расходилось в самиздате. Стихи печатались в машинописных журналах «Обводный канал», «Часы», «37», «Вече» (Москва) и других. После публикации в альманахе «Аполлон-77» стихи Охапкина начинают печататься за рубежом: в «Антологии Голубой Лагуны», в журналах «Грани», «Время и мы». «Эхо», «Вестник РХД».
В этот период он один из самых активных участников самиздата двух столиц. В 1976 году у него на квартире состоялся первый семинар «Гумилёвские чтения» под руководством литературоведа И. Мартынова (сейчас живет в США). В 1978 стал соредактором религиозно-философского журнала «Община» (печатный орган междугородного христианского семинара). В 1980 было возбуждено политическое дело в отношении главного редактора этого журнала В.Пореша (ст.172 УК СССР) по которому О. Охапкин проходил свидетелем. Обстоятельства этого дела сильно подорвали его психофизическое состояние. В 1984 году он впервые оказывается в психиатрической больнице. С тех пор он периодически вынужден был находиться там не всегда по медицинским показаниям.
В конце 1981 по инициативе И. Адамацкого, Б. Иванова и Ю. Новикова, по согласованию с управлением КГБ и Ленинградского отделением Союза писателей СССР создается «Клуб-81». Он становится членом этого Клуба в числе иных 70 представителей независимой культуры. Благодаря деятельности «Клуба-81» произошла легализация авторов самиздата. Это новое литературное образование выпускает в 1985 году в Ленинградском отделении Союза писателей сборник «Круг», в числе авторов и Охапкин. Это было его первой официальной публикацией.
Первая книга стихов (написанных в период с 1968 по 1973) вышла в 1989 году по-прежнему усилиями друзей. Ее готовит в своем парижском издательстве «Беседа» философ Татьяна Горичева. Однако в период Перестройки его стали активно печатать толстые литературные журналы «Звезда», «Нева», «Аврора».
В 1990 году вступает в Союз писателей России (разделившийся к тому времени), примкнув к его либерально-демократическому крылу под названием «Апрель» (ныне- Союз писателей СПб), что не удивило его друзей в другом православно-монархическом крыле. О. Охапкин всегда был чужд политических разборок и дружил со всеми «с кем приводил Бог дружить».
Маленький сборник стихов «Пылающая купина» 1990 года, выпущенный под эгидой Союза писателей (блок книжек вновь вступивших авторов назывался «Октава») - вершина официальной карьеры Охапкина. Последующие две книги опять издали друзья. В 1994 году к 50-летию книга поэм «Возвращение Одиссея» и к 60-летию книга «Моление о Чаше» в издательстве Дмитрия Шагина «Mitkilibris».
Усилиями его друзей-демократов была учреждена в 1995 году литературная Державинская премия, первым лауреатом которой был избран именно «православный поэт Олег Охапкин». Премия дана ему «за развитие российской оды».
Умер Олег Охапкин утром 30 сентября 2008 года в психиатрической больнице № 5, не пробыв там и суток. По уникальному стечению обстоятельств в том месте, где и родился. Ранее старинная больница у Троицкого (Измайловского) собора была родильным домом, а семья Олега жила поблизости, на Фонтанке у Египетского моста.
Отпевание состоялось в Петербурге 4 октября 2008 года в Церкви Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади. Отпевание совершили о. Константин Константинов и друг поэта о. Борис Куприянов. В этом храме отпевали А. Пушкина, О. Григорьева. Похоронен на Волковском православном кладбище (Пещерская дорожка).

Олег ОХАПКИН

ТАЙНОЗРИМЫЙ МИР

В тиши ночной какой-то звук,
Он тянется звучаньем к небу
Быть может, самолета лук
Натянутый - стрелой к Эребу.

Летит - звучит в ночной тиши,
Как слово явленное тайно.
Его тональность, запиши,
Гудит над миром неслучайно.

Там люди в темноту летят,
Мотор в пространство их уносит.
Заплачет в темноте дитя,
Быть может, есть у мамы просит.
И Ангел тихий в тишине
Летит над сном живого мира.
Двоих соитие во сне.
Тиши тональность строит лира.

Звук - это жизни сонный звон,
Словесной ткани колебанье.
А самолет - тревожный фон,
Страницы шелест и сгибанье.

Автомобиль прошелестит.
И снова в мирозданье тихо.
Душа тот звук в себя вместит,
И тайно слышно в мире Лихо.

Страдает тайнозримый мир.
Горят огни, ночные окна.
Звучит, как тетива, эфир.
В болотине бочага мокнет.

И от зеванья мокрых глаз
Вперяется в ночную тайну,
И постигает связь
Того, что в мире неслучайно.

Открытья. Там - А new born king.
В соитии исходит семя.
И слово вещее из книг.
Идет полуночное время.
25.03.2008
* * *
Опять ночная тишина.
И сердце вновь наизготове.
Ночная тишь опять слышна.
Но сердцу жизнь как будто внове.

Высоко Ангел пролетел,
Мой быт ночной благословляя.
Невидим Ангел в мире тел.
Но тишь, всю тайну проявляя,

Мне говорит, что рядом он
Парит на крыльях распростертых.
Его явление как сон -
Благословить живых и мертвых

Пришло. И чувствует душа
Живое то благословенье.
И Ангел, медленно кружа,
Не улетает. На мгновенье

Он замирает в вышине
И молит Бога в тишине
О всех живущих на земле.
Его моление и мне

Ночной покой потайно дарит,

Мне говорит о высоте,
Где Небожитель в чистоте

Мне чистой ночь творит молитвой,
Как перед жизненною битвой

Меня благословляя жить
И подвиг жизни завершить
Моей кончиной просветленно.
Высоко Ангел неуклонно

Меня хранит. Я благодарен,
И мой чувствительный чувстварий
Мне говорит, что Небожитель
Моей молитвы совершитель

И от беды меня хранит.
Благословляю неба вид,
Стихотворенье завершая,
И духа к нам любовь большая

Мне мир ночной покой дает
И дуновенье чистой веры.
Так Ангелов живых примеры
Даруют нам ночной покой.

Прислушайся, то дух поет,
Хранитель Ангел дорогой.
Он в мире с грешником, с тобой.
29.03.2008
* * *
Весенний полдень. Птичка прилетела,
Поет. И радостен напев.
Машина на снегу прошелестела,
Слегка тревожно прошипев.

Весенний полдень. Рядом птичка
Поет. И радостен мотив.
И птичка вся-то невеличка,
И ком к гортани подкатил.

Поет и радуется полдню,
Так начался весенний день.
Певец мне настроенье поднял -
Певец весны, певец Господень.
Поет. И петь ему не лень.
29.03.2008
* * *
Воспоминания встают,
Вся жизнь живая, прожитая.
И слышу: Ангелы поют
Как при дверях открытых рая.

И мне бы нынче умереть.
Я слышал все. Чего же боле!
Но рано. Не приходит смерть.
Еще не все сыграл я роли.

Вся жизнь встает передо мной.
И плачу я, прощаясь с жизнью,
Уже присущей мне иной...
Знакомлюсь я... И дешевизны

В ней нет. Падите прочь, профаны!
Я плачу, ибо жизнь прошла.
Я вспоминаю мамы Анны
Сопрано. Как она могла!

Уже ли встречусь с ней, однако?
О, до чего же смерть темна!
Я был бы с нею одинаков,
Но смерть передо мной - стена.

И что за ней? Уже ли знаю?
Конечно, нет. И вот грущу.
Быть может, арка там сквозная?
О, как я это все вмещу?

Я выпил пиво. Сигарету,
Грустя, спокойно закурил.
И сердце окунул я в Лету.
И с горечью проговорил.

Чего не знаю по-французски.
Вся жизнь мне вспоминалась враз.

И я сказал тогда по-русски, -
Друзья, о, как любил я вас!

Теперь прощаюсь. Что мне боле?
Я выпью пиво. Закурю.
Я не сыграл последней роли,
При дверях вечности стою.

И все французская попевка
Грустит во мне. Прошла ведь жизнь.
И с пивом протекает Невка
Уже без лишних дешевизн.
12.04.2008
* * *
Еще, быть может, доживу до мая
И расцветет внезапно жизнь моя.
Моя и зимняя, немая…
Ужель услышу соловья?

Быть может, доживу и до кукушки
И накукует годы мне.
Быть может, Александр Сергеич Пушкин
Мне сам приснится при Луне?

Быть может, доживу до лета,
И будет Пушкина мне день.
Жизнь без привета, без ответа,
И я безжизнен будто пень.

Но вот росток. Чего уж боле?
Черемухи на завтра цвет.
И нет ни грусти и ни боли,
Да и отчаяния нет.

Я выпью пиво. Сигарету
Свою спокойно закурю.
О, жизнь! О, грусть, и жизнь поэта!
Тебя за все благодарю.

И впереди, быть может, лето.
И впереди еще плоды.
Еще цветенье бересклета,
Теченье радостной воды.

И ни одна, быть может, сигарета,
О, только, только б без беды!
* * * *
НА ПУТИ В ЭММАУС
На пути в Эммаус не горело ли сердце?
На пути в Эммаус не явился ли Бог?
На пути в Эммаус надо нам осмотреться
И избрать в Эммаус одну из дорог.
На пути в Эммаус преломление хлеба.
На пути в Эммаус повстречался Христос.
На пути в Эммаус сомневаться нелепо.
На пути в Эммаус встал о Боге вопрос.
И когда я прочел то Евангелье жизни,
Все сомненья рассеялись и отошли,
И вся жизнь встала вдруг при ее дешевизне
Воскрешеньем от смерти. Мы Бога нашли.
И загадочный Бог объяснил все желанья,
Объяснил мое сердце и кто я такой.
И сомненье прошло, над бедой провисанье.
И поверил я в Бога, и стало легко.
Так наш путь до Воскресшего стал объясненным,
Что воскресе Христос и явился как Бог.
И запомнился мне дух благого веселья,
И с тех пор я уже стал не столь одинок.
Появилась в душе несказанная вера.
Я спросил: - Не горело ли сердце мое?
И запомнилась мне Пасхи той primavera.
И о Боге великом дыханье поет.
И запомнил я звон - Пасхи звон колокольный,
Как я свечку поставил иконе Христа.
На пути в Эммаус я стал безглагольный,
И в объятья вбирала меня высота.
И воскресшее сердце горело и билось.
Бога слышало тайное сердце в груди.
И воскресшему Богу сердце молилось.
И пасхальный колокол, слышу, гудит.
Он зовет отложить все свои попеченья
И пойти за Христом на пути в Эммаус.
И от веток дохнул дух зеленый, весенний.
И меня посетила несказанная грусть
На пути в Эммаус - это было под вечер.
И с надеждой тонул я в объятья Христу.
Это было при совести бедственном свете.
И запомнил я праздник, его высоту.
* * * *
САНКТЪ-ПЕТЕРБУРГЪ

Кто там скачет, хохочет и вьюгой гремит?
Это Санктъ-Петербургъ. Бронза, хлябь и гранит.
Не Орфей, не Евгений, но, ветром гоним,
Со стихией - стихия - беседую с ним.
Петербург - это больше чем город и миф.
Слышу вой проводов. Это - лирный прилив.
Город мой! Всероссийский, аттический бред!
Сколько слышал ты диких и тихих бесед!
Не твоей ли красы золотая тоска
Нашей лирной грозы изломила каскад?
Я люблю твой знобящий, завьюженный вид,
Город жизни моей, жуткий сон Аонид!
Нет, не Тибр и не море - студёная зыбь
Петербургской Невы, инфлюэнца и грипп...
И не стон Эвридики, но струнная медь
Будет в сердце гранита нестройно греметь.
За надрывную муку орфических струн, -
Заклинаю тебя, Фальконетов бурун, -
Вознеси мою душу превыше коня,
Или призрачный всадник раздавит меня!
Но за дивную мощь триумфальных громад
Я готов и к погоне, и к визгу менад.
Кто там скачет? Ужели незыблемый конь?..
Сколько русских певцов - столько грузных погонь.
Сколько грустных провидцев, над каждым - Ликург.
Кто там скачет? То - Кастор. Держись, Петербургъ!
И за ним - Полидевк... Диоскуры в ночи.
Это Пушкин и Лермонтов к вам, палачи!
Это Клюев и Блок по пятам, по пятам...
Ходасевич, Кузмин, Гумилев, Мандельштам...
И Эриния с ними - Ахматова... Ах!
Я еще там кого-то забыл впопыхах...
Но довольно и этих. Стихия, стихай!
Эх, Россия, Мессия... Кресты, вертухай.

1973 г.
* * * *
Как быстро тает жизнь.
Как быстро тает
Была весна. А нынче лист
уж облетает.

Вчера был май,
а нынче дождь разводит сырость.
И жизнь моя,
наверно, мне уж отоснилась.

А был полёт! Страстей полёт!
И Высота!
Теперь же лёд. Холодный лёд.
И Пустота

Далёкий бег. Мечтаний бег:
к вершинам, славам...
А нынче снег. Ложится снег
почти как саван.

* * * *
Вот птичка малая, ночная
Запела вдруг и продолжает петь.
Душа печальная, я знаю,
Тут встрепенулась - тоже ведь
Когда-то певческой была и тоже пела.
С тех пор молчит былая медь.
А ведь счастливою умела
Быть - не хотела умереть.
Теперь хоть птичка взволновала
Её и разбудила вдруг
Всё, что на сердце разом пало, -
И слух весенний, и испуг.
А ну как птичка петь не будет,
И снова залетейский мрак
Войдёт мне в душу и разбудит
Психиатрический гулаг,
И снова стану я несчастным,
Каким когда-то Иов был...
Но птичка весело, с участьем,
Передаёт весны мне быль.
Весна - она разбудит птичкой.
И встрепенётся вновь душа.
А скоро - красное яичко,
И жизнь, быть может, хороша
Покажется хотя б на время -
Пройдет убойная печаль,
Невы владычественной стремя
Качнет, как лодку о причал,
Мое тяжёлое томленье -
Все мысли Иова в ночи.
Быть может, даже умиленье
Меня коснётся. Но молчи!
Спугнуть, пожалуй, радость можно,
И птичку певчую тогда
Уже пропустишь. Невозможно.
Весна. Томленье и года.
И усыпительная ночью,
Как безучастье, - тишина.
А ведь явилась мне воочью
Весна. И стало не до сна.
Вот птичка малая запела.
Её я ждал и слышу, весь
Как встрепенулся. Что за дело!
Ещё я жив в природе здесь:
А завтра запахом черёмух
Разбужен буду. Я застал
Цветенье радости у дома.
Жизнь будет вечно - я читал.

- «Поверить боюсь,
к чему же пришли мы,
Клеопа? Как выдержать этот груз?»
Из полного слухов Иерусалима
дорога вела в Эммаус.

На тронных холмах
царила весна и весть подавала
маслинам с акациями второпях.
Стрижи кувыркались в лазури, и мало
им горя. Сквозь память и прах
шли два человека, и верить мешало
сомнение, и наушничал страх.

- «Прилично ли так
роскошествовать природе, ведь Бога
смешали с песком - и это пустяк?
а тот - самозванец?» Обрядом да боком
выходит из истины кавардак.

Далёко идти.
Спит солнце в зените.
Какой-то прохожий стал впереди.
- «День добрый вам, странники! Расскажите,
что произошло здесь? Нам по пути».

С опаской глядят
в лицо незнакомцу. - «Шутишь ты, верно?
О том говорят все подряд,
от мытарей и священников первых
до малых ребят.

Тут позавчера
пророка из Галилеи убила
толпа с фарисеями. Он до утра
висел на кресте». - «Даниила
вам, путники, перечитать бы пора.
Всевышняя сила
помимо гвоздя и вне топора».

- «Он воду в вино
шутя превращал, и хлеба сторицей…»
- «Не Бог в чудесах проявляется, но
кругом ежедневное чудо творится,
не спрятаться, не убрать под сукно».
- «Чудна твоя речь, но не наговориться
сегодня». И дальше идут заодно.

- «А сколько больных
излечено, еретиков, прокажённых…»
- «По вере себя исцелить бы, двоих -
по слабости. Вон уже ждёт обороны
тень Иова. Из угодий земных
росток, и капризный младенец из лона,
и сын человеческий в корне их».

- «Внутри? Но скажи,
где воду набрать, из какого колодца?..»
- «Приметы ниспосланы вдоль межи,
и капля призвания. Шаг иноходца
у каждого и свои рубежи.
Гуртом достаётся
пустыня, где властвуют миражи».

- «Постой, не злословь
глухого! Куда же дойдёт одинокий?
Помилуй! На то и любовь,
оставить её?» - «Без неё нет дороги
любому. Заранее приготовь
излучины сердца и счастья отроги,
не то мы заблудимся вновь».

К воротам они
тем временем подходили, и ужин
решили втроём сопоставить во дни
опресноков. Сели к окошку и дружно
молчали в вечерней тени,
и огненный бог садился, натружен,
за горы, пока зажигались огни.

Хозяйка в подвал
спустилась, и мальчик расставил посуду.
Ко лбу прикоснулся закат и послал
обычное, чуть просветлённое чудо:
они прозревали, а Он - - -

На пути в Еммаус

И начали они рассказывать Ему, что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на и распяли Его (). Рассказывая все это, Клеопа и другой ученик откровенно признались, что после распятия Иисуса все вообще ученики Его считали Его только пророком. Говоря так, они добавили: А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля (). Этими словами они определили душевное состояние Апостолов и других учеников в то время: они надеялись было, что Он – Мессия, но... Он оказался не Мессией! Рухнули все надежды; наступило полное разочарование: ни веры, ни надежды не осталось!

И, несмотря на это, неверующие решаются говорить, что Апостолы и все ученики Христа так мечтали о Его Воскресении, так страстно ожидали это событие, что представившееся их расстроенному воображению видение приняли за действительное Воскресение Его.

Передавая затем сообщение некоторых женщин о явлении им ангелов, сказавших, что Иисус жив, Клеопа и другой ученик высказали полнейшее неверие в возможность Его воскресения, так как добавили, что женщины те изумили нас ().

«О, как вы не догадливы, и как сердца ваши не отзывчивы, что не понимаете предсказанного пророками! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою ?» – сказал им Иисус и начал объяснять все сказанное о Нем пророками, во всем Писании, начиная от Моисея.

Ученики с большим вниманием слушали Его объяснения и не заметили, как приблизились уже к тому селению, в которое шли. Иисус сделал вид, что хочет идти далее, но они удерживали Его, просили остаться с ними, говорили, что не стоит продолжать путь, потому что скоро окончится день и наступит вечер. Иисус исполнил их просьбу, вошел с ними в Эммаус и продолжал объяснять все сказанное о Нем в Писании; когда ж возлег с ними за столом, взял хлеб, благословил его, преломил и подал им так, как всегда это делал, тогда только открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он мгновенно стал невидим для них ().

В этом явлении воскресшего Христа двум ученикам, как и в последующих явлениях Его, особенно замечательны три обстоятельства:

шествие в Эммаус и, конечно, обратно в Иерусалим Иисуса Христа, умершего два дня назад от прободения рук, ног и легких, обильной потери крови и страшных мучений;

принятие Им пищи;

внезапные явления Его, несмотря ни на какие преграды, и свойство Его становиться невидимым.

Обстоятельства эти невольно приковывают к себе внимание читателя, и потому о них необходимо поговорить.

Если бы Христос воскрес с тем самым израненным, измученным, истощенным телом, которое было погребено после последовавшей на Кресте смерти, то Он не мог бы не только пройти до Эммауса и обратно около 20 верст, но даже и с места сдвинуться. А если Он совершил такое путешествие, то, значит, воскрес с телом восстановленным, таким, каким оно было до распятия, но только с приобретенными на Кресте ранами. Как же это могло быть?

Отвечая на этот вопрос, мы должны припомнить, что во время земной жизни Своей, то есть до самой смерти на Кресте, Христос никогда не пользовался Своей Божественной властью, чтобы хоть в чем-нибудь облегчить Свои человеческие немощи; и не пользовался Он ею потому, что в противном случае не мог бы быть Образцом обязательного для нас совершенства. Но Он тогда же говорил: Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее... Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее (). Если, таким образом, Христос Сам имел власть принять жизнь, то есть воскреснуть Своей властью, а не быть воскрешенным, и если несомненно, что с Воскресением Его не предстояло уже надобности ограничивать Себя в пользовании Своей Божественной властью, то несомненно, что Христос воскрес не с немощным, израненным и истощенным телом, а с восстановленным или, как говорят, прославленным. Имея власть не только совершать величайшие чудеса и воскрешать мертвых, но и воскреснуть, Господь, конечно, мог употребить Свою Божественную власть и на восстановление Своего измученного и доведенного до смерти тела. С телом же восстановленным Он мог беспрепятственно совершить шествие в Эммаус и обратно.

Воскреснув с восстановленным телом, Христос мог, конечно, принимать пищу, хотя и не нуждался в ней для подкрепления Своих человеческих сил в продолжение всех сорока дней, протекших от Воскресения Его до Вознесения на небо.

Становился же Он невидимым и мгновенно появлялся в силу присущей Ему Божественной власти, для пользования которой не было уже никаких препятствий.

Явление Иисуса десяти апостолам

В тот же самый день, вечером, когда Фома ушел, а остальные Апостолы, опасаясь преследований со стороны врагов Иисуса, заперли двери, вдруг Сам Иисус мгновенно явился, стал посреди них и сказал Свое обычное приветствие: мир вам!

Забыв все сказанное прежде Иисусом о Его Воскресении, не веруя даже в возможность воскресения умершего Учителя своего; не поверив ни Марии Магдалине, ни прочим женам-мироносицам, ни даже двум ученикам, только что возвестившим о Воскресении Его, – Апостолы смутились и испугались, когда увидели теперь Его сами. Они так тщательно заперли входные в их комнату двери, что никто не мог войти к ним; и если они видят теперь Иисуса, то, по их мнению, это тень Его, Дух, но это не Он.

Видя смущение и ужас Своих учеников, Иисус сказал: «Что смущаетесь , почему думаете, что это не Я, а только Дух Мой? и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня, если не верите словам Моим, и рассмотрите Меня; может быть это разгонит ваши сомнения, ибо вы знаете, что дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня».

И, сказав это, показал им руки и ноги , а по сказанию Евангелиста Иоанна, даже и ребра Свои (). Тогда Апостолы, все еще не уверовавшие, приступили к Иисусу, стали дотрагиваться до Него и осязанием Его тела и костей убеждаться, что это не Дух, а Сам Господь . Что они действительно осязали Его, в этом убеждает нас Апостол и Евангелист Иоанн, так говорящий об этом в своем первом послании: О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши ().

Рассматривали, осязали и все-таки не вполне поверили, а только обрадовались и удивлялись. Тогда, чтобы дать им новое доказательство, что перед ними стоит не Дух, Иисус спрашивает их: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними.

Значение маловерия апостолов

Как велико было неверие Апостолов в возможность воскресения, и каких обидно-осязательных доказательств они потребовали, чтобы рассеять свое неверие и всякое сомнение! И после этого неверующие решаются говорить, что Апостолы так слепо верили что их Учитель воскреснет, так страстно желали видеть Его воскресшим, что довели свое воображение до болезненного состояния и потому видели не воскресшего Иисуса, а лишь призрак, созданный их мечтами! Возможно ли приписывать Апостолам болезненность воображения, когда они не верили ни словам женщин и двух учеников, видевших воскресшего Иисуса, ни даже своим собственным глазам, а убедились в действительности Его Воскресения только осязанием Его тела, костей и ран собственными руками, а также и тем, что явившийся им Иисус, в их же присутствии, ел рыбу и мед? Это неверие, это обидное требование осязательных доказательств указывает на проявление во всем этом воли Божией. Богу угодно было, чтобы Апостолы постепенно дошли до сознательной веры в Иисуса Христа как Сына Божий; им надлежало идти в мир и проповедовать Его учение, и они должны были обладать для этого верой, не допускающей никаких сомнений, и веру эту должен был принять от них и их последователей весь мир. Слепая вера возможна теперь у христиан, когда все сомнения опровергнуты и истинность Богочеловечества Иисуса доказана; но тогда, когда самое слово крест было соблазном и для иудеев, и для эллинов, с одной слепой верой Апостолы не могли бы совершить такого подвига, какой совершили. Да, им нужна была такая сознательная вера, вера не только сердцем, но и рассудком, до какой они дошли через свое прежнее неверие и постоянные сомнения.

Доказав Апостолам, что перед ними стоит не Дух, а Сам Господь их, Иисус начал объяснять им то, о чем прежде много раз говорил им, но чего они тогда не понимали. Говорил Он им, как в книгах Моисея, псалмах и пророчествах предсказывалось Пришествие Христа-Мессии, как по этим предсказаниям Мессии надлежало пострадать, умереть и воскреснуть в третий день, и как все эти предсказания вполне сбылись на Нем. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний (), которых раньше, под влиянием учения фарисеев, они не понимали.

Оканчивая объяснения Писания, Иисус сказал, что всему, что произошло с Ним, надлежало быть; надлежит также проповедовать во всех народах покаяние и прощение грехов во имя Его. И проповедовать это должны вы ... как свидетели сему. Мир вам! как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас (; ).

Сказав это , Иисус дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся .

Дарование апостолам власти прощать грехи

В прощальной беседе Своей с Апостолами, перед страданиями Своими и смертью, Иисус говорил им, что умолит Отца, И Отец даст им другого Утешителя, Духа истины (), этот Утешитель не придет к ним, если Он, Иисус, не уйдет (), – когда же придет Он, Дух истины, то наставит их на всякую истину (). Из этих слов надо заключить, что Святой Дух будет послан Апостолам Самим Отцом по просьбе Сына, но не Сыном. Поэтому Православная признает Духа Святого исходящим от Отца, но не от Сына; Церковь же Римско-Католическая, основываясь на вышеприведенных словах Иисуса (примите Духа Святаго) признает, что Дух Святой исходит от Отца и Сына .

Прежде, когда Апостол Петр от имени всех Апостолов сказал Иисусу: Ты – Христос, Сын Бога Живаго , – то Иисус ответил ему: ...и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (). Тогда Иисус только обещал Петру дать ему эту власть; теперь же Он дал ее, и не только Петру, но и остальным Апостолам.

О свойстве тела воскресшего Иисуса

Евангелист не говорит, как Господь оставил Своих Апостолов после этого явления им; надо полагать, что Он так же мгновенно стал невидим для них, как мгновенно явился. Во всей Евангельской истории упоминается об одном только случае, когда тело Иисуса Христа не было подчинено законам природы; случай этот – шествие Его по морю к Апостолам, изнемогавшим в отчаянной борьбе с разъяренными морскими волнами. Как Бог, Он был выше всех законов природы, господствовал над ними, творя чудеса, но не подчинялся им; а как Человек, Он никогда не пользовался лично для Себя Своей Божественной властью, и если пошел по водам морским, то для того только, чтобы спасти Своих учеников. Словом, Он был истинный и совершенный Человек, обладавший телом человеческим, подчиненным законам природы, способным чувствовать страдания, подверженным смерти. После же Воскресения Христа тело Его приобрело другие свойства. Не стесняясь пространством и преградами, Христос мгновенно появлялся и мгновенно становился невидимым, несмотря на то, что обладал таким телом с костями, которое можно было осязать, которое способно было принимать пищу. Это доказывает, что Христос воскрес не только духовно, Духом, но и телесно; только тело Его стало особенным. Такое состояние тела кажется нам непонятным. Но все ли мы знаем? Все ли для нас понятно? Все ли доступно нашему ограниченному уму? Не верим ли мы в такие явления (например, электричество, Х-лучи, N-лучи и т. п.), которые понять мы не можем, но которыми, однако, пользуемся? Какое же основание мы можем иметь, чтобы отвергать особое состояние тела воскресшего Господа, если достоверные свидетели дают нам несомненные, хотя бы и непонятные для нас, сведения о нем? Если мы признаем сведения эти безусловно достоверными, то должны и верить им так же безусловно, как верим во многие непонятные для нас явления, в достоверности которых не сомневаемся.

Фома, один из двенадцати Апостолов, называемый Близнец, не присутствовал при этом явлении Христа. Когда он пришел к ним, то они поспешили сообщить ему радостную весть: мы видели Господа ! Фома, как и прочие Апостолы, не верил в возможность воскресения Иисуса, и потому сказал: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю .

Принято считать, что Фома обнаружил большее неверие, чем другие Апостолы. С тех пор всякого не верующего даже вполне достоверным свидетелям, но домогающегося лично, посредством чувств своих, удостовериться в истинности их слов, принято отождествлять с Апостолом Фомой, называть Фомой неверующим. Но так ли это? Не домогались ли того же самого и другие Апостолы? Не рассматривали ли и они раны Иисуса, и не осязали ли ребра Его? То же общее неверие выразил и Фома, но только в более точной, определенной форме, а это могло зависеть как от его характера, так и от принятого им способа выражения своих мыслей.

Другие явления Иисуса

Прошло восемь дней после первого явления Христа десяти Апостолам. Являлся ли Он в эти дни кому-нибудь еще – неизвестно. Евангелист Лука, рассказывая о явлении Господа двум ученикам, шедшим в Эммаус, говорит, что когда эти ученики вернулись в Иерусалим, то нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону(). Об этом явлении Господа Симону Петру говорит только один Лука, и говорит так, как будто Господь явился Петру до явления Своего десяти Апостолам, но когда и где – об этом умалчивает. Судя по порядку изложения Евангелистом Лукой повествования о явлении Христа двум ученикам, шедшим в Эммаус, можно заключить, что о явлении Христа Симону сообщили этим двум ученикам сами Апостолы в то время, когда эти ученики рассказывали им, что видели Господа. Между тем Петр, при явлении Господа десяти Апостолам, не только не укрепил в них веру в Воскресение Христа, но вместе с ними принял явившегося Господа за призрак, дух, и, чтобы рассеять свое недоумение, своими руками осязал Его (). А это дает основание задаться вопросом: действительно ли Христос явился Петру в первый день по Своему Воскресению, и притом ранее явления Его десяти Апостолам? Если бы Он явился Петру ранее прихода к десяти Апостолам двух учеников, возвратившихся из Эммауса, и если бы Петр, видя явившегося ему Иисуса, уверовал в то, что Он действительно воскрес, то Евангелист Марк, писавший свое Евангелие со слов Петра, не написал бы, что два ученика, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили (). А так как, по свидетельству самого же Петра (через Марка), он не поверил двум ученикам, что Христос воскрес, то надо полагать, что явление Иисуса одному Петру последовало после явления Его десяти Апостолам, но когда и где – неизвестно. Мы уже знаем, что Евангелист Лука хотя и старался описать все по порядку, но не всегда соблюдал строгую последовательность в своем повествовании.

Явление Иисуса одиннадцати апостолам

После восьми дней со времени Воскресения Христа Апостолы опять собрались, вероятно, в том же доме, причем и Фома был с ними. Опять из предосторожности двери были заперты и, несмотря на это, мгновенно явился среди них Христос и сказал: мир вам! (). Потом, обращаясь к Фоме, говорит: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои ; вложи перст в раны от гвоздей. Фома повиновался, пальцем своим осязал гвоздевые раны рук. Потом Иисус говорит ему: подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим (). Иисус обнажил Свой прободенный бок, рана которого была так велика, то можно было вложить в нее руку. Фома, убедившись уже в том, что руки стоявшего перед ним Иисуса действительно пробиты насквозь, протягивает руку свою к ране на боку, осязает ее и, падая пред Ним, восклицает: «Ты – Господь мой и мой !» (). Фома был первым из всех людей, признавшим Иисуса Христа Богом.

"Ты поверил (говорит ему Христос), потому, что увидел Меня ; но надо было верить в Мое Воскресение на основании всего сказанного обо Мне пророками и всего совершенного Мною; и блаженны те, которые не видят Меня теперь воскресшим и уверуют в Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие ()".

Оканчивая рассказ о явлении Христа Апостолам в присутствии Фомы, Евангелист и Апостол Иоанн говорит: Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чудес, о которых не писано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его.

История: что случилось по дороге в Эммаус

В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его.

Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни?

И сказал им: о чем?

Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели.

Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании.

И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними.

И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба.