Объяснение и понимание с необходимостью предполагают друг друга, условием их продуктивности являются общие теоретические, логико-методологические, фактуальные и аксиологические предпосылки. Однако изучение их особенностей пошло различными путями: объяснение исследуется логико-методологическими средствами в полном отвлечении от других предпосылок, тогда как понимание от трактовки его только как субъективно-психологического состояния «выросло» до базовой категории философской герменевтики.

Объяснение - одна из главных функций теории. Исследователи-методологи выявили ряд функций научной теории, в частности информативную, систематизирующую, объяснительную, предсказательную и др. Объяснительная функция является ведущей, тесно связанной с предсказательной функцией, реализуется в многообразных формах, в частности, как причинное объяснение; объяснение через закон (номологическое объяснение); структурно-системное, функциональное и генетическое (или историческое) объяснение

В гуманитарном знании в качестве оснований для объяснения часто выступают типологии, а процедуры объяснения с необходимостью дополняются пониманием и интерпретацией, в частности, предпосылок и значений, смыслов текстов и явлений культуры.

Исторический способ построения знания опирается на генетический (по происхождению) способ объяснения, который применяется в том случае, если объектами исследования становятся возникновение и развитие явлений, процессы и события, происходящие во времени. Его дополняет логический способ построения знания о развивающемся объекте, его истории, который представляет исторический процесс в абстрактной и теоретически последовательной форме.

В социально-гуманитарном знании объяснение существенно дополняется пониманием и интерпретацией, описание которых в полной мере представлено в философской герменевтике, опыт которой, как и ее идеи, необходимы для обогащения методологии этой области знания. Для этих наук необходимо найти способы введения в познание не только теоретизированного, абстрактного «сознания вообще», как это реализуется в естественном и математическом знании, но менее абстрактного, эмпирического субъекта в единстве мышления, воли, чувств, веры, повседневной жизни, ценностей и предпочтений.

Социальное и особенно гуманитарное познание имеет дело с текстами (соответственно контекстами и подтекстами), символами - в целом, с естественными и искусственными языками, поэтому перед ним встает задача постичь природу понимания, интерпретации текстов, знаковых систем, символов, выяснить проблемы, связанные с ролью языка в познании. Исследуемые в герменевтике понимание и истолкование позволяют также учесть явные и неявные предпосылки и основания познания - вообще неявные компоненты различного типа, овладеть способами их выявления. Известно, что в познавательной деятельности и в формировании знания мы опираемся на смыслополагание или раскрытие уже существующих смыслов, на постижение значения знаков, т.е. интерпретацию, следовательно, мы неизбежно выходим на проблемное поле герменевтики, а субъект предстает как «человек интерпретирующий».

Понимание трактуется как искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием другому, тогда как интерпретация, соответственно, как истолкование знаков и текстов, зафиксированных в письменном виде.

Для интерпретации значимы взаимодействие между автором и интерпретатором, намерения которого влияют на ее содержание и, в конечном счете, сказываются на ее глубине и завершенности. В гуманитарном знании интерпретация - фундаментальный метод работы с текстами как знаковыми системами. Текст как целостная функциональная структура открыт для множества смыслов, существующих в системе социальных коммуникаций. Он предстает в единстве явных и неявных, невербализованных значений, буквальных и вторичных, скрытых смыслов.

С середины XX века стад широко обсуждаться вопрос: являются ли методы естественных наук единственно научными, а потому безоговорочно применимыми для изучения человека и общества? Решение этой проблемы более чем на полвека «раскололо» логиков, методологов, философов науки на два лагеря. Одни утверждали, что методы естествознания могут в полной мере использоваться в гуманитарном и социальном познании. Другие считали, что методы познания в естественных и социально-гуманитарных науках принципиально различны.

В самом естествознании решение проблемы объяснения столкнулось с трудностями. Так, Галилей, открыв закон ускорения тел в естественном движении, не смог объяснить причины равномерного ускорения, аргументируя это тем, что нельзя получить однозначного и исчерпывающего ответа по поводу этих причин. Ньютон писал, что «причину... свойств силы тяготения» он не может «вывести из явлений», «гипотез же я не измышляю». Считая, что сущность открытых им законов не может быть объяснена в рамках существующей науки, Ньютон тем не менее признавал, что сами эти законы обладают объяснительной функцией: «Довольно того, что тяготение на самом деле существует и действует согласно изложенным нами законам, и вполне достаточно для объяснения всех движений небесных тел и моря». Не объяснил начало жизни и Ч.Дарвин, утверждая, что его теория и так удовлетворительно объясняет ряд фактов. Свою аргументацию он строил по аналогии: «Кто возьмется объяснить сущность всемирного тяготения?» А между тем «никто не возражает против выводов, вытекающих из этого неизвестного начала притяжения...». Сложилась парадоксальная ситуация: не умея объяснить сущность описываемых законом явлений (тяготения, равномерного ускорения), ученые с их помощью объясняли явления движения тел на земле и на небе. В дальнейшем, чтобы снять проблему объяснения глубинных (конечных) причин, отождествили закон и сущность.

В дискуссии о том, в чем задача естественнонаучного познания и, в частности, физики, объяснять или описывать, восторжествовала ориентация на научное «объяснение» (М.Планк, поздний А.Эйнштейн и др.). Было предложено огромное разнообразие его моделей и парадигм. Финский логик и философ Г. X. фон Райт выделил две главные традиции по вопросу о природе научного объяснения: «аристотелевскую», подчеркивающую ценность телеологического ("греч. teleos - цель) объяснения, и «галилеевскую», согласно которой всякое научное объяснение должно носить каузальный (лат. causa - причина) характер, т.е. выявлять «порождающий механизм», в качестве которого могут выступать как «наблюдаемые», так и «ненаблюдаемые» (атомы, гены, вирусы и т.д.) причины исследуемых явлений.

Примером телеологического объяснения служит объяснение Аристотелем факта остановки движущегося на плоскости тела его стремлением к естественному месту. Галилей для объяснения этого факта искал причину, т.е. работал в каузальной модели. Обе модели объяснения базируются на предположении, что мир упорядочен и познаваем.

Специфика каузального объяснения и его типы. Объяснение - логико-методологическая процедура, с помощью которой знание сущности одного явления, предмета раскрывается с помощью закона или других знаний, признанных достоверными или очевидными.

Каузальная традиция разрабатывалась позитивистами, которые защищали три идеи, сформулированные Д. Миллем, К.Поппером, а затем поддержанные К. Гемпелем (1905-1997): 1) каузальный характер объяснения должен включать раскрытие не только причинно-следственных, но и генетических, структурных, функциональных связей; 2) объяснение должно базироваться на методологическом монизме (единообразие научного метода для естественных и социально-гуманитарных наук); 3) рассматривать математическую физику в качестве методологического идеала построения всех наук, включая социально-гуманитарные. Концепция научного объяснения должна отвечать двум требованиям: а) аргументы и содержание суждений должны иметь непосредственное отношение к объясняемым явлениям, вещам; б) результат, полученный в ходе объяснения, должен быть принципиально проверяемым.

Каузальный характер объяснения, предполагающий поиск ответа на вопрос «почему», признавали Д.Гильберт, И.Кеплер, Г.Галилей, Гарвей, И.Ньютон и др. ГХ. фон Вригт утверждал, что «проблемы причинности остаются центральными в философии науки» и особенно «в теории научного объяснения».

Модели научного объяснения:

1) дедуктивно-номологическая (греч. nomos - закон). Объяснить - значит: (а) подвести утверждения о сущности явлений под один или несколько общих законов, среди которых могут быть и статистические (Поппер, Карнап); (б) указать на некоторые сопутствующие события или факты, помогающие осуществить это «подведение». Например, при объяснении причин разрыва радиатора автомобиля сопутствующие факты (температура окружающего воздуха, отсутствие антифриза в воде радиатора и т.д.) соединяются с законом физики о расширении воды при замерзании. Данная модель объяснения выполняет и предсказательную функцию. Так, в описанном случае можно было логически вывести предсказание о возможности разрыва радиатора.

Логическая структура этой модели включает: (а) эксплананс - рассуждение, посылки которого содержат информацию, необходимую для его обоснования, а также хотя бы один закон науки; (б) экспланандум - следствия из этих посылок.

Объяснительные возможности дедуктивного метода объяснения имеют ряд ограничений: 1) этот метод не является чисто логической процедурой: (а) в него включены эпистемологические и методологические предпочтения исследователя; (б) объяснение часто происходит не путем непосредственного «подведения явления под общий закон», а посредством выдвижения допущений, совместимых с принятыми законами; 2) дедуктивное объяснение не дает точного и однозначного ответа на вопрос «почему?», так как (а) оно носит приблизительный характер, его уточнение происходит постепенно, проходя ступеньки «промежуточных» объяснений. Кроме того, «сам закон не может быть точным хотя бы потому, что понятия, с помощью которых мы его формулируем, могут... в будущем оказаться недостаточными» (А.Эйнштейн); (б) одни и те же эмпирические данные могут быть объяснены разными, даже противоречащими друг другу теориями. Между теориями и эмпирическими законами существует лишь приблизительное согласие, исключающее строгую дедуцируемость экспланандума. Это приводит к невозможности эмпирической проверки теорий. Но наука не может некритически использовать все существующие теории для объяснения одного и того же явления, поэтому П. Фейерабенд предложил «отбраковывать» как ошибочные те теории, которые хуже объясняют факты; (в) объяснения не являются вечными: они имеют «время жизни», длящееся от нескольких дней до нескольких десятилетий. Дедуктивное объяснение принципиально не завершено, открыто для дальнейших уточнений и даже изменений тех оснований, на которых оно строилось; 3) дедуктивные выводы не позволяют объяснить связь новой теории с предшествующим ей научным знанием, т.е вывести, например, квантовую механику из классической физики.

Можно ли использовать эту модель объяснения в социально-гуманитарных науках? ГХ. фон Вригт положительно отвечает на этот вопрос, хотя и уточняет, что в области наук о человеке следует различать два типа детерминизма, связанные соответственно с идеей «предсказуемости и идеей осмысленности исторического и социального процесса». «Осмысленность истории есть детерминизм ex post facto (лат. после события)». Использовать объяснительную дедуктивную модель в истории и социологии можно только по отношению к событиям на макроуровне, так как часто удается «с большой точностью и высокой степенью достоверности» предсказать «результат процесса с большим числом «элементов», тогда как участие в этом процессе того или иного отдельного элемента, как правило, совершенно непредсказуемо;

2) телеологическая модель объяснения. Объяснить - значит выяснить содержание финальной причины «для чего?», «с какой целью?». Такое объяснение в отличие от дедуктивного (1) ориентировано не на поиск причин, использующих ссылку на прошлое (это произошло потому, что раньше произошло то), а на поиск целей, предполагающих указание на будущее (это произошло для того, чтобы могло впоследствии произойти то); (2) не зависит от наличия общего закона в структуре объяснения.

Г.Х. фон Вригт предлагает различать относительный и абсолютный телеологизм. Первый предполагает, что цели человеческой деятельности не являются трансцендентными, а потому телеологизм не выходит за границы эмпирического исследования человека и общества, выступая в качестве научного рационального объяснения. Второй признает наличие трансцендентных (установленных Абсолютным духом, Богом) целей истории и социального процесса в целом, а потому такой телеологизм не является научно-рациональным.

Предложенная Г.Х. фон Вригтом телеологическая (имеющая отношение к науке) модель объяснения включает указание на цель действия индивида и использует рассуждение, называемое «практическим силлогизмом». Его схема: (а) большая посылка, в которой сформулировано содержание цели (желаемого результата); (б) меньшая посылка, указывающая на средства достижения этой цели; (в) заключение, состоящее в использовании указанного средства для достижения цели. Экспланандумом теологического объяснения является интенциональное действие, т. е. действие, включающее мотивы, желания, цели, а также результаты этого действия. Если человек воздержался с какой-то целью или намерением от совершения действия (например, выразить протест или несогласие своим молчанием), то такое «воздержание» также относится к разряду действия.

Телеологические модели не могут с высокой степенью достоверности объяснить историческое прошлое, в силу того, что: (а) в телеологических объяснениях значение и смысл прошлых событий проясняются только в контексте будущего, которое не является однозначно определенным, а потому объяснения прошлого постоянно изменяются; (б) в будущем часто открываются неизвестные ранее факты прошлой истории; (в) всякое настоящее переходит постоянно в «недалекое» прошлое, которое есть будущее для более далекого прошлого. События этого «недалекого» прошлого позволяют приписать такие смыслы далекому прошлому, которыми оно не обладало до того, как произошли недавние события.

Некоторые позитивисты утверждают, что любое телеологическое объяснение можно преобразовать в каузальное. Для этого достаточно: (а) не учитывать ценностные установки людей (намерения, цели, желания и т.д.) при объяснении больших социальных потрясений, таких как войны, революции, гибель государств, цивилизаций и т.д., а использовать объяснительную функцию экономических, социально-политических и иных законов, представляя историю как объективный результат действий обезличенных субъектов; (б) объяснять мотивации, смыслы поведения исторических деятелей с помощью каузальных принципов, т.е. выявлять их обусловленность культурными, религиозными, политическими и другими факторами, истоки которых так же объяснять каузально.

Аргументы против такого «преобразования»: (1) если не учитывать включенность индивидуальных интересов, мотивов, целей и т.д., то историческое знание перестанет быть гуманитарным и превратится в разновидность социологии; (2) невозможно рационально и каузально объяснить не только содержание мотивов деятельности исторического агента, но и меру их адекватности существующим историческим обстоятельствам.

Как же изучать историю? В 1957 г. У.Дрей в работе «Законы и объяснение в истории» пришел к выводу, что в исторических объяснениях не используются общие законы (даже «законы больших чисел») не потому, что эти законы сложны, неточны (как считал Гемпель) или тривиальны (как считал Поппер), а потому, что историческое объяснение вообще не опирается на общие законы. Гадамер писал, что «истинная цель исторического знания состоит не в том, чтобы объяснить конкретное явление как частный случай общего закона. В действительности эта цель - понять историческое явление в своей уникальности». А это означает, что возможности дедуктивно-номологической и телеологической моделей объяснения в исторических науках ограничены.

Герменевтика - это не философская школа, подобно экзистенциализму, феноменологии, не методологическое направление, такое, какими являются рационализм или эмпиризм. Она есть особый круг проблем, связанных с социально-гуманитарным знанием, и гетерогенных по своей природе методов, связанных с решением этих проблем. Термин «герменевтика», в переводе с греческого означающий «извещать», «разъяснять», был введен в философию в XVII веке. Корни герменевтики уходят в античность, где возникла проблема истолкования «языка богов», непостижимого для простых людей. Платон в диалоге «Ион» называл поэтов истолкователями богов. В античных храмах существовали для этой цели оракулы и прорицатели-авгуры (лат. Augur - птица, авгуры - толкователи воли богов по крику птиц, рисунку молнии на небе и т.д.). Но язык оракулов, в свою очередь, был «темен» для простых смертных и потому требовал также истолкования.

В послеантичный период герменевтика принимала такие формы: (а) религиозно-догматическая герменевтика (экзегетика), разрабатываемая в средние века католической схоластикой, занималась толкованием догматов веры, сочинений отцов Церкви, а также философских трудов Платона и позднее Аристотеля (с точки зрения возможности включения их учения в контекст христианской догматики); (б) герменевтика гуманистов эпохи Ренессанса, выдвинувших идею критики Священного Писания и очищения смыслов античных текстов от искажений, привнесенных христианскими интерпретаторами; (в) протестантско-реформаторская форма герменевтики, когда Лютер, пытаясь свергнуть монополию католической церкви на истолкование Библии, переводит ее текст с латыни на немецкий язык. Теперь каждый грамотный человек мог самостоятельно (пастор только помогал) толковать священный текст. Протестантские теологи первыми осознали методологические проблемы герменевтики; (г) филологическая герменевтика, у истоков которой стоял в начале XIX века немецкий философ Ф. Шлейермахер (1768-1834), наметивший трехчленную формулу: интерпретатор - текст - создатель текста, прямое общение к которому невозможно. Начиная со Шлейермахера герменевтика формируется как самостоятельная дисциплина, с точки зрения которой теологическая герменевтика и библейская экзегетика (греч. истолкование) предстают как частные случаи; (д) философская герменевтика, основателем которой был немецкий философ и историк культуры В. Дильтей (1883-1911), приписавший герменевтике функцию органона (метода) «наук о духе».

Рассмотрим специфику «наук о духе».

Различение «наук о природе» и «наук о духе» ввел Дильтей (вслед за Виндельбандом и Риккертом). Науки о природе - это естественные номотетические науки, ориентированные на поиск всеобщих законов, устанавливающих постоянные отношения, величина которых количественно измерима и экспериментально подтверждаема. Науки о духе - это социально-гуманитарные науки, изучающие мир человеческой жизнедеятельности, каждое событие которого уникально, а потому не может быть обобщено до формы закона, количественно измерено, экспериментально проверено. Специфика этих наук еще и в том, что они не могут проигнорировать ценностные ориентации исследователя.

Кратко изложим идеи В. Дильтея. Фундаментом философии является внутренний опыт, т.е. совокупность фактов сознания. Но это признавали и Локк, и Юм, и Кант. Но никто из них не говорил о полном, цельном опыте сознания. Кант сводил его содержание только к пустым формам чувственности и рассудка. «В жилах познающего субъекта, какого конструируют Локк, Юм и Кант, течет не настоящая кровь, а разжиженный сок разума как голой мыслительной деятельности». Философия рационализма отстранилась от конкретного человека, от его способа бытия в культурно-исторической реальности, абсолютизировала только одну познавательную способность логически мыслить. Аналогично, философия эмпиризма имела в своем основании «расколотый опыт», но «ни одного полноценного и целостного человека невозможно втиснуть в этот опыт». Исходным пунктом философствования необходимо сделать цельный, полный опыт сознания, включающий не только волю, чувства, мышление целостного человека, но «и религию, и метафизику, и безусловное». Человек есть «воляще-чувствующе-представляющее существо». Со времен Канта признавали, что всякое познание «вырастает из внутреннего опыта и не может выйти за его пределы». Но если в основу познания положить опыт в кантовском понимании, то познание сведется только к способности логического мышления делать умозаключения и выводить следствия из причин. Познание на самом деле вырастает из цельного опыта человека, изначально обусловленного целостностью человеческой природы. Поэтому «мы представляем и осмысливаем мир лишь постольку, поскольку он переживается нами». Опыт человека во всем многообразии его сил и способностей следует брать за основу даже при объяснении таких понятий, как «внешний мир», «время», «субстанция», «причина», а не выводить их из восприятия, представления и мышления абстрактного человека. Внутренний опыт «воляще-чувствующе-представляющего» субъекта дает нам сведения не только о наших собственных внутренних переживаниях, но о внешней реальности. «Вместе с нашим жизненным единством нам сразу дан и целый внешний мир, даны и другие жизненные единства». Поэтому внешний мир не может рассматриваться по-кантовски как явление, созданное априорными формами чувственности и рассудка. Внешний мир дан нам в качестве жизни, а «не представления». Именно эта теоретико-методологическая установка адекватна познанию истории. Из целостности человеческой природы могут быть объяснены «важнейшие составляющие нашего образа действительности и нашего познания ее, а именно, живое единство личности, внешний мир, индивиды вне нас, их жизнь во времени, их взаимодействие».

Итак, познание истории должно основываться на полном, цельном опыте сознания субъекта, а потому наука о настоящей или прошлой жизнедеятельности людей не может быть сведена только к логическому знанию по примеру естествознания.

Можно ли употреблять термин «наука» в случае наук о духе? Дильтей считал, что можно, так как любая наука есть совокупность «вполне определенных, в любом смысловом контексте постоянных и общезначимых выражений», понятий, которые сочетаются друг с другом вполне обоснованно, а каждая часть приводится в связь с целым. Науки о духе содержат указанные характеристики.

Организация знания в исторической науке должна учитывать следующие факторы: (а) сущностное содержание исторических событий сводится к жизни, которая является уникальным, единичным событием, не объяснимым из каких бы то ни было общих принципов; (б) исторический предмет (будь то личность, народ, эпоха со спецификой ее религии, экономики, политики, художественного творчества и т.д.) есть целое в его никогда и нигде более не повторяющейся индивидуальности и единственности, а потому историческое прошлое нельзя представить в виде объекта, которому противостоит субъект. «Факты, относящиеся к обществу, мы можем понять только изнутри, только на основе восприятия наших собственных состояний... С любовью и ненавистью, со всей игрой наших аффектов созерцаем мы исторический мир. Природа же для нас безмолвна, она нам чужда, она для нас - внешнее. Общество - наш мир» (Дильтей). В силу этого историческое познание должно отказаться от позитивистского монизма в методологии, признающего возможность однозначно в терминах «причина-следствие» объяснить историческое событие.

Позицию Дильтея разделял британский философ и историк Р. Коллингвуд (1889-1943), который писал, что «история - наука, но наука особого рода. Это наука, задача которой - изучение исторических событий, недоступных нашему наблюдению», а потому складывается очень трудная познавательная ситуация: познать то, свидетелем чего мы не были, постичь прошлое, живя в настоящем. Отсюда возникает ряд вопросов: как может конечное индивидуальное сознание, содержание которого обусловлено настоящим, постичь прошлое в его объективности? как избавиться от того, чтобы судить о прошлом с точки зрения ценностей и истин настоящего? не является ли сама историческая форма сознания исследователя непреодолимым препятствием на пути достижения объективного знания истории? какова норма научности в историческом знании? Все эти вопросы в итоге сводятся к поиску правил расшифровки «Книги истории», т.е. метода объективного постижения исторического прошлого.

Герменевтика стала философской проблемой современности. Примером тому являются гуманитарные и социальные науки, которые часто имеют определение «понимающие» («понимающая» социология, педагогика, психология и т.д.). Герменевтика постепенно выходит за пределы языка и текстов, превращаясь в «органон», в совокупность методов понимания чужой истории, чужой жизни, чужой духовности. Герменевтика проникла в философию жизни, феноменологию, экзистенциализм, психоанализ и т.д. Герменевтика имеет дело с пониманием.

Социальные науки призваны понять социальные явления, а естественнонаучные - причинно-функционально объяснить природные закономерности, утверждал М.Вебер. Понимание - это специфическая форма постижения «герменевтических предметов», которые характеризуются тем, что (а) они являются «объективацией», «знаком», «выражением» того, что превосходит по глубине и внутреннему содержанию их предметную данность; (б) «специфически близки» человеку, так как «объективируют», «выражают» жизни других людей.

Немецкий философ Ф.Шлейермахер придал термину «понимание» философско-категориальный статус, определив понимание как способ реконструкции изначально предзаданного автором смысла текста. Представители неокантианства, немецкие философы В. Виндельбанд и Г.Риккерт истолковали понимание не просто как «восстановление» изначальных смыслов, но и как процедуру приращения знания. Жизнь имеет смыслы, связанные с ее проживанием человеком. Но жизнь не замыкается в мире личностных внутренних переживаний, а объективируется в поступках, текстах и т.д., что позволяет приобщиться к ее смыслам, постигать их, порождая новые смыслы. Сформировалась тенденция универсализации процедур понимания.

Дильтей обратился к проблеме понимания в силу следующих причин. Введя понятие жизнь в качестве единственного предмета и метода философствования и сведя жизнь к внутреннему непосредственному опыту переживания, он неизбежно пришел к выводу, что наиболее адекватным органом понимания человека и его мира в науках о духе является «опыт переживания», который относится по ведомству психологии. Но как войти в «опыт переживания» других людей?

Психология предлагает только один способ - способ непосредственного «вживания», «вчувствования» в опыт «другого». Но применение этого способа проблематично, если речь идет о давно живущих людях, людях, принадлежащих истории. Остается только один путь - изучать не сами переживания, а их объективации, т.е. те предметные формы, в которых эти переживания выразились во вне, т.е. изучать духовную жизнь людей через ее внешние проявления. А это есть задача понимания. Понимание как метод Дильтей все же замыкал на внутренний опыт переживаний, а потому понимание жизни из нее самой сводилось к непосредственному проникновению одной жизни (исследователя) в другую (исторического события). Кроме того, по Дильтею, понимающий также понимает себя, только объективировав свой текучий внутренний мир переживаний в некие устойчивые и общепринятые артефакты (письма, поступки и т.д.). Но хотя здесь Дильтей остается на позициях психологизма, так как считает, что понимание чужой духовности по ее объективациям надо начинать с понимания личности другого и самопонимания, все же он вынужден был уйти от «чистого» психологизма к герменевтическому пониманию и интерпретации. Он стал рассматривать понимание в качестве методологической проблемы исторического, гуманитарного и социального познания. Понимание стало трактоваться как метод постижения или порождения смыслов, как дорефлексивное (иррациональное) схватывание смыслов, предваряющее любые дальнейшие аналитические познавательные ходы, связанные с реконструкцией личностных измерений объективированных явлений. Так как прошлое нельзя измерять внешним по отношению к нему настоящим, то исследователь-историк должен избавиться от власти идей и ценностей, навязанных его сознанию современной ему эпохой, а его разум сможет достичь истинного понимания, только освободившись от страстей, групповых интересов и т.д. Но как «очистить» сознание от конкретного исторического опыта той эпохи, в которой исследователь живет и которая ангажирует содержание его сознания? Для этого историческое сознание должно относиться к прошлому не как к чему-то внешнему, но в своем отношении к прошлому оно должно одновременно относиться к своему собственному содержанию. Необходимо преодолеть «временной разрыв» между познающим и познаваемым, между историческим текстом и его интерпретатором. Это возможно в силу того, что в человеческой природе, несмотря на партикулярность переживаний, существуют некие общие схемы переживания жизни, что и обусловливает возможность понимания чужой индивидуальности.

Гадамер, напротив, считал, что «временной разрыв», «временная дистанция» между интерпретатором и интерпретируемым не мешает, а помогает пониманию истории. Настоящее постигать труднее, чем прошлое. Например, наши суждения о современном нам художнике, писателе, как правило, произвольны, а потому многие из них получают признание в последующих поколениях. Истинное значение того или иного творца определяет время, которое формирует те «предрассудки» сознания, благодаря которым происходит понимание его произведений. «Предрассудки» времени осуществляют связь сознания с прошлым, вписывают сознание в непрерывную историческую традицию, делая его, тем самым, историческим. Поэтому наивным заблуждением является убеждение в том, что историческая объективность может быть достигнута только в ходе преодоления «временной дистанции», когда интерпретатор сумеет мыслить понятиями и представлениями изучаемой прошлой эпохи. Гадамер, как и Хайдеггер, считал, что время - это основание, на котором только и возможно возрождение прошлого, и где настоящее имеет свои корни. Процесс понимания предполагает пересмотр наших убеждений и ожиданий, к которому нас вынуждает встреча с прошлым, с «иным». Связь между «моим» и «иным» является подлинным объектом герменевтического понимания. В ходе постижения «иного» (а) происходит превращение, вызванное встречей с «иным», неявных предубеждений сознания в явные; (б) «заключая в скобки» наши предубеждения, / мы имеем возможность все в большей степени постигать «иное» в своем «ином». Гадамер перевел проблему понимания из эпистемологического контекста в онтологический, что не позволяло сводить процедуру понимания к чисто иррациональному акту эмоционально-напряженного «вживания» в «чужую» жизнь, как это было у Дильтея.

Гадамер поддерживает хайдеггеровскую герменевтику, смысл которой заключается в «сращивании» традиций интерпретатора и интерпретируемого. Это «сродство» делает сам способ постижения историческим, так как, постигая, мы продолжаем живую традицию. Поэтому Гадамер называет сознание историческим не потому, что оно постигает прошлое, но потому что сам способ постижения исторический по сути. Наше сознание ограничено тем, что постигает нечто лишь в соответствии со своими предубеждениями и ожиданиями. Но в этой ограниченности и заключается исторический характер сознания.

Гадамер видел «изъяны» дильтеевской концепции понимания в том, что (а) исследователь истории, по Дильтею, имеет дело с объектом уже «вполне настоящим», а потому могущим дать ответы на все наши вопросы, что делает объект исторического познания аналогичным объекту естествознания; (б) существенным моментом для достижения объективного знания оказывается лишь преодоление субъективности (психологизма), что является одним из главных условий истинного познания также и в естествознании; (г) признание решающей.роли внутреннего опыта познающего субъекта делает понимание релятивным.

Проблема понимания в социологическом знании.

Рассмотрим некоторые варианты ее решения, как они представлены в анализе, проведенном современным социологом Бауманом.

1) Понимание как работа истории. Эту версию реализовали К.Маркс и М.Вебер. Маркс не занимался непосредственно проблемами герменевтики, но, переведя на язык социологии гегелевскую идею истории как прогресса разума в направлении самопонимания, он пришел к выводу: социальная наука сможет достичь истинного и объективного понимания, когда будут созданы с помощью революции «прозрачные» социальные отношения (в понимании Маркса это - коммунизм). Получалось, что сама история в своем объективном развитии делала «прозрачным» прежде «непрозрачный» мир, а потому дорога к истинному познанию «лежит через социальную», а не «методологическую революцию». Что это означало для герменевтики? В ситуации «прозрачности» социальных отношений существование социальной науки с ее проблемами достижения истинного и объективного понимания станет излишним, так как все будет понятно уже на уровне здравого смысла. А это значит, что герменевтика станет не нужна, ибо потребность в ней (как и в социальном знании) существует только потому, что социальные отношения не «прозрачны» и требуют специальных приемов и методов постижения.

Вебер, как и Маркс, связывал возможность объективного понимания социальных процессов с их историческим развитием. Но в отличие от Маркса, он считал, что речь должна идти не об историческом развитии социальных отношений, а о зарождении по мере развития истории «более надежных форм мышления», основанных на рациональных суждениях и рационально-инструментальном поведении агентов капиталистического производства. История порождает новый господствующий способ мышления, инструментальный разум, который может понять все социальные действия. «Понять» социальное явление - значит выразить его содержание в терминах «значащих» категорий человеческого опыта. Так как все социально значимые человеческие действия являются выражением мотивированных психических состояний, то социальные процессы нельзя, рассматривать как простые взаимосвязи «внешних» событий, а тем более искать универсальные законы, описывающие эти взаимосвязи. Поэтому социальный ученый может только конструировать «модели мотиваций» («идеальные типы»), приписывая участникам социальных событий мотивы действия, с помощью которых и можно попытаться «понять» их публичное социальное поведение. Герменевтическая методология Вебера не была ориентирована на субъективную мотивацию и субъективные ценности. Он признавал возможность объективного понимания, но при этом одновременно признавал неизбежность историчности субъекта и объекта познания, что создавало противоречие его метода.

2) Понимание как работа разума. Э. Гуссерль, пытаясь очистить понимание от релятивизма, попытался очистить сознание от исторически случайных элементов, т.е. провести феноменологическую редукцию, что позволит сознанию «воспринимать значения в их истинной необходимой сущности». Гуссерль толковал проблему понимания как проблему свободного абсолютного знания, ничем не обусловленного, пребывающего в мире «трансцендентальной субъективности». Но в таком случае понимание, как способ получения объективного знания, превращалось в процедуру, изолированную от конкретной истории и исторического субъекта, а потому доступную только философам. Бауман в этой связи задает вполне справедливый вопрос: кому нужно такое понимание, зачем оно?

Американский социолог Т. Парсонс, следуя за Гуссерлем, попытался показать, как можно достигнуть объективного, т.е. независимого от социоисторического контекста понимания человеческих действий. Но в итоге он приходит к тем же методологическим выводам, что и Гуссерль, так как, во-первых, рассматривает понимание как деятельность профессионалов - социальных аналитиков, а во-вторых, оставляет без ответа вопрос, каким образом так истолкованное понимание может помочь решить практические вопросы коммуникации и взаимодействия, имеющие отношение к реальным людям.

3)Понимание как работа жизни. Эту версию понимания, которую мы рассмотрели на примере философии Дильтея и Гадамера, прорабатывал и немецкий философ М. Хайдеггер. С его точки зрения, понимание не есть работа истории (как считали Маркс и Вебер), не есть работа разума (как считали Гуссерль, Парсонс), а есть работа жизни. Поэтому он не принял точку зрения Гуссерля, согласно которой понимание локализуется в трансцендентальной теоретической области, не связанной с миром практической жизнедеятельности. Хайдеггер считал, что понимание есть способ бытия, а не способ знания: проблема понимания - онтологическая, а не эпистемологическая. Критикуя неисторичность гуссерлевской трактовки понимания, Хайдеггер утверждал, что понимание истории - историческое событие: мы можем понять собственную историю только изнутри ее самой, так как у человека нет возможности выбраться из истории на какую-то «внеисторическую» вершину, с которой вся история окажется видимой и понятой «как она есть на самом деле». Если понимание есть способ бытия, то оно является деянием, которое совершается не только интеллектуальной элитой, но каждым человеком. Жизненный мир - единственное основание и место осуществления деятельности понимания. Сообщество взаимодействующих индивидов - это пространство, внутри которого осуществляется понимание как формирование и интерпретация значений деятельности. Но Хайдеггер не поставил вопроса о понимании в ситуации практической коммуникации, не выделил типы понимания в связи с различными типами межчеловеческих отношений и т.д.

Эти проблемы исследовал австро-американский философ и социолог А. Шюц в созданной им феноменологической социологии, в которой он использовал учение Э. Гуссерля о жизненном мире, который есть мир нашей повседневности, единственно реальный, опытно (т.е. непосредственно) воспринимаемый с полнейшей очевидностью всяким человеком. Гуссерль попытался показать что жизненный мир есть «забытый смысловой фундамент естествознания». Наука имеет прямое отношение к миру обыденного мышления, и все «первичные понятия», которые «определяют смысл ее предметной сферы и теорий, возникли в наивной установке» повседневности. В повседневной практической жизни люди опытно познают, мыслят, оценивают и действуют, но совершаются эти познавательные процедуры «анонимно»: «познающий ничего не знает об этой работе» опытного познания, «как и о выполняющем эту работу мышлении». В мире опытного познания, сопровождающего повседневную практическую жизнь, существует повседневная индукция, опытное созерцание, к которому принадлежит «и форма пространства-времени, и все формы организации тел, среди которых мы сами живем в соответствии с телесным способом существования личности». Но в этом непосредственном эмпирическом созерцании физического мира нет ни геометрических идеальных сущностей, ни абстрактного геометрического пространства, ни математического времени. Они формируются на фундаменте опытного познания, сопровождающего повседневную жизнь, «замещая» единственно реальный для нас мир нашей повседневной жизни. Поэтому «... от объективно-логической самоочевидности... путь ведет назад, к первоначальной очевидности, с которой всегда заранее дан жизненный мир» (Гуссерль). Понимание категориального аппарата естествознания невозможно вне его соотнесения с жизненным миром, который дан нам непосредственно до всякой установки сознания, и который, в силу этого, мы понимаем, а не объясняем. Категорию понимания Гуссерль употреблял в близком дильтеевскому смысле.

Объяснение как познавательно-аналитическая процедура приобрело ведущее значение в научном познании Нового времени. Объяснение связано с реальностью. Человек благодаря мышлению раскрывает в ней закономерный порядок, логически обусловливает этот порядок, подтверждает его через эксперимент. Таким образом, объяснение позволяет подвести те или иные теории под истинные, соотнося их с действительностью. Объяснение широко используется в естественных науках и в социогуманитар- ном знании, где тесно сопрягается с процедурой понимания. Понимание - это метод, обосновывающий методологическую автономию социальных и гуманитарных наук. Впервые как самостоятельная теоретико-методологическая проблема понимания поставлена В. Дильтеем. Настаивая на самоценности и самодостаточности исторического и культурного мира, он поставил перед философией новую задачу - построить такую систему познания, предметом которой стал бы «целостный человек во всем многообразии его сил». Социогуманитарное знание Дильтей определяет как «науки о духе», имеющие свою специфику . Главной задачей этих наук становится интерпретация (истолкование, разъяснение) значения социокультурных феноменов. Постепенно идея понимания стимулировала развитие методологии, более адекватной для социального и гуманитарного знания: истории, филологии, антропологии, этики, права и других социальных и гуманитарных наук. Ключевыми для нее стали принципы герменевтики (от греч. hermeneutikos - разъясняющий, истолковывающий), заключающиеся в том, чтобы делать понятным, доводить до понимания. Искусство толкования иносказаний, многозначных символов было распространено уже в древнегреческой философии и филологии. В Средние века термин «герменевтика» означал учение о правильном толковании священных текстов Библии. Современная философская герменевтика обязана своим рождением немецкому классику-филологу и теологу Фридриху Шлейермахеру (1768-1834). Помимо простой техники понимания и толкования разных сочинений (например, священных текстов) он разработал структуру интерпретации, характеризующую понимание как таковое, причем Шлейермахер мыслил герменевтику прежде всего как искусство понимания чужой индивидуальности. Согласно данному подходу, следует сначала понять целое, чтобы затем стали ясны части и элементы, а для этого необходимо, чтобы интерпретируемый объект и интерпретирующий субъект принадлежали одному горизонту, были в одном круге. Горизонт в данном контексте означает «предварительное понимание» . Шлейермахер первым ввел понятие «герменевтического круга». В основе проблемы круга - удержание целостности операции понимания, охватывающей как объект, так и субъект. Шлейер- махер выделил два фундаментальных свойства «герменевтического круга»: О необходимое предзнание целостности интерпретативного действия; О принадлежность действия и понимания к более широкому горизонту. Как отмечено выше, заслуга систематического развития тезиса, согласно которому понимание есть не частный аспект теории познания, но фундамент всего гуманитарного знания, принадлежит Дильтею. Он считал, что понимание надо рассматривать как единственно адекватное средство передачи целостности, т.е. ее прояснения и осмысления. Подобно тому, как герменевтика Шлей- ермахера выросла из его философии индивидуальности, дильте- евское учение о герменевтике основывалось на его философии жизни. Дильтея занимал вопрос: каким образом можно проникнуть в сущность жизни, которая, по его мнению, составляет сущность человека? Постигнуть, что такое жизнь, можно лишь через историю или жизнь другого человека: «Внутренний опыт, при котором я углубляюсь в свои собственные состояния, никогда не даст мне возможности осознать свою индивидуальность. Только в сравнении себя с другими я имею опыт относительно индивидуального во мне; я сознаю только то, что во мне отлично от другого» (цит. по: ). Дильтей не обращался к «понимающей психологии» как опыту постижения целостности духовно-душевной жизни, так как пытался избегать психологизма. Он считал, что при психологическом подходе к душевной жизни индивидуальности представляют собой изолированные миры и их взаимопроникновение невозможно. Необходимость общезначимости познания требовала выхода за пределы психологической трактовки индивидуальности. Э. Гуссерль последовал именно по этому пути в основанной им феноменологии. Анализируя «чистое сознание» (освобожденное от всякого психологизма), Гуссерль выделил неосознаваемый фон интенционал ьных актов сознания, тот «нетематический горизонт», который дает «предварительное знание» о предмете. Интенцыо- нальностъ - это направленность (устремленность) сознания на предмет; непрерывное динамическое выхождение за собственные границы. Нетематическое содержание сознания выступает у него аналогом понятия бессознательного. Поскольку Гуссерль пытался избегать всякого психологизма, он обращается к аристотелевской традиции, различающей актуальное и потенциальное содержание сознания. У Гуссерля тематическое (актуальное) содержание сознания означает все то, что является содержанием интенциональ- ного акта; нетематическое (потенциальное) - то, что в данный момент не находится в поле сознания, а составляет некий «фон», горизонт, который можно тематизировать слой за слоем, но никогда нельзя актуализировать до конца. Гуссерль был убежден, что сознание не может до конца тематизировать предмет, что всегда остается нетематизированный «горизонт», «фон восприятия», принципиально неустранимый до конца. Горизонт у него имеет подвижные границы. Горизонты отдельных предметов сливаются в единый тотальный горизонт, который Гуссерль впоследствии назвал «жизненный мир» . Ханс Георг Гадамер (1900-2002) понимает герменевтику как учение о бытии. Гадамер в ставшей классической работе «Истина и метод» (1960) оттолкнулся от мнения М. Хайдеггера о том, что «герменевтический круг» нельзя трактовать как неустранимое неудобство. Важно понять, что в нем есть онтологически положительный смысл. Подчинить себя изучаемому предмету, неуклонно поддерживать направление взгляда на объект, избегая колебаний и внутренних возмущений, - едва ли не самое сложное в технике понимания. Читающий текст всегда имеет определенный проект: даже самый непосредственный смысл читается в свете некоторых ожиданий. Однако изначальный проект не может не пересматриваться по мере проникновения в текст. Согласно Гадамеру, схема герменевтического перехода вкратце такова. Есть тексты, несущие смысл. Смыслы в свою очередь говорят о вещах. Толкователь входит в них умом с определенным предпониманием. Всегда есть первоначальный рисунок события просто потому, что интерпретатор читает текст с известным ожиданием, источником которого является предпони- мание. Одной из главных задач герменевтики Гадамер считает восстановление авторитета традиции, которая придает смысл всей «исторической дистанции», «временного отстояния» какого-либо события . Э. Бетти, итальянский историк права, поставил перед собой задачу обобщения всей герменевтической традиции. В 1962 г. он опубликовал исследование «Герменевтика как общая методика наук о духе». Уже по названию работы мы видим, что Бетти следует идеям Дильтея. Бетти сформулировал четыре канона интерпретации. Первый канон герменевтической автономии объекта предполагает, что объект интерпретации - продукт человеческого духа, а значит, в нем наличествует некая формирующая интенция. Именно этот смысл надлежит искать интерпретатору. Смысл есть то, что обнаружимо в открытии, нечто находимое, скрытое, а не то, что привносится извне. Второй канон также относится к объекту интерпретации и называется критерием когерентности. Каждая мысль находится в определенном отношении к целому. Критерий когерентности говорит о том, что части текста могут быть поняты только в свете целого, а целое может быть понято лишь в связи с его частями, в уточнении деталей. Третий канон - критерий актуальности понимания. Интерпретатор не может снять свою субъективность до конца. Он идет к пониманию объекта, отталкиваясь от собственного опыта, «транспортируя» объект в его собственном духовном горизонте. Сам процесс понимания сообщает субъекту максимальную жизненную энергию и интенсивное индивидуальное начало. Четвертый канон говорит о соотносимости смыслов, или об адекватности понимания. Люди могут понять друг друга, если они находятся на одном уровне (конгениальны). Желать понять - этого мало. Необходим «духовный просвет», подходящая перспектива для открытия и понимания. Речь идет об определенной предрасположенности души: моральной и теоретической. Важны богатство интересов и широта горизонта интерпретатора . Итак, герменевтика постепенно становится методологией социального и гуманитарного познания. Процедуры объяснения как интерпретации и понимания, прочтения текста в определенном культурно-историческом контексте находят сегодня широкое применение в психологии, социологии, филологии, исторической, экономической и юридической науках. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. ГадамерХ.Г. Истина и метод. М., 1988. 2. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. М., 1997. 3. Гуссерль Э. Философия как строгая наука // Хрестоматия по зарубежной философии конца XIX - начала XX века. М., 1995. 4. Дилътей В. Типы мировоззрений // Хрестоматия по зарубежной философии конца XIX - начала XX века. М., 1995.

Объяснение, понимание, интерпретация в социальных и гуманитарных науках. Герменевтика – наука о понимании и интерпретации текста.

Сегодня операциональность таких методов, как аргументация, доказательство, обоснование, объяснение и т.п., понимается преимущественно в безличностном, логико-методологическом смысле. Однако в истории научного познания за этими методами стоят реальные процедуры человеческой убеждающей и объясняющей деятельности. Именно в этих методах, если не трактовать их только формально-логически, нашли отражение диалогичность и коммуникативность интеллектуальной деятельности. Происходило как бы «исчезновение» из текстов явного субъекта-собеседника, он обезличивался, но вместе с тем подразумевался. «Ушедший в подтекст» субъект-собеседник, а также человеческие смыслы, лежащие в основании знания, были изъяты из науки, опирающейся на формализацию и математику, видимость монологичности была принята за действительность. Вместе с тем диалогичность, хотя бы по преимуществу неявная, по-прежнему существует в науке, это необходимое проявление ее коммуникативной природы, интеллектуальной познавательной деятельности человека вообще.

С этой точки зрения объяснение и понимание с необходимостью предполагают друг друга, условием их продуктивности являются общие теоретические, логико-методологические, фактуальные и аксиологические предпосылки. Однако изучение их особенностей пошло различными путями: объяснение исследуется логико-методологическими средствами в полном отвлечении от других предпосылок, тогда как понимание от трактовки его как субъективно-психологического состояния «выросло» до базовой категории философской герменевтики [Философские проблемы наук, 2006, с. 529].

Понимание – универсальная форма освоения действительности, постижение и реконструкция смыслового содержания явлений исторической, социально-культурной, а также природной реальности [Кохановский, 2003, с. 493]. Понимание – личностный процесс, связанный с особенностями психики, нервной системы, духовного развития и т.п., одновременно оно связанно с его включенностью в различные коммуникативные системы человеческого общения. Основные виды научного понимания : историческое понимание (понимание жизненного опыта людей прошедших эпох); интерпретация инокультурных символов и метафор; филологическое понимание (перевод и истолкование древних текстов); понимание иных форм жизни; понимание в социально-антропологических исследованиях (понимание культурных норм и ценностей); понимание в естествознании (понимание природных объектов и интерпретация формализмов научных теорий).

Соотношение субъективного и объективного, психологического и логического, интуитивного и рационального по-разному представлены на разных уровнях и типах понимания.

К первому типу понимания можно отнести то, которое возникает в процессе языковой коммуникации. В его основе лежит диалог – поскольку оба собеседника располагают приблизительно одним и тем же полем семантических значений слов, постольку в целом они понимают друг друга.

Второй тип понимания связан с переводом с одного языка на другой (например, с иностранного языка на родной), где мы встречаемся с более сложным процессом интерпретации. В этом случае приходится иметь дело с передачей и сохранением смысла, выраженного на чужом языке, с помощью слов и предложений родного языка. Трудность заключается не столько в том, чтобы раскрыть смысл текста, сколько найти адекватные средства для его выражения на родном языке.

Третий тип понимания относится к интерпретации произведений художественной литературы и искусства, особенно имеющих непреходящее эстетическое значение [Методология научного исследования, 1999, с. 76-77]

Впервые как обозначение особого научного метода термин “понимание” был применен Дройзером (1868 г.) [Философский словарь, с. 355]. Позднее понимание было противопоставлено (в частности, Дильтеем) в качестве основополагающего метода наук о духе естественнонаучному методу “объяснение”.

Объяснение – одна из главных функций теории. Объяснительная функция научной теории является ведущей, тесно связанной с предсказательной функцией. Объяснение – раскрытие закономерностей, лежащих в основании явления . Объяснение может быть :

атрибутивным , когда объясняется неотъемлемое свойство предмета, без которого предмет не может существовать;

субстанциальным , когда объективная реальность выступает в аспекте внутреннего единства всех форм ее саморазвития, всего многообразия явлений природы и истории, включая человека и его сознания, поэтому подобная форма объяснения воспринимается как фундаментальная категория научного познания, теоретического обобщения конкретного;

генетическим , когда используется способ исследования природных и социальных явлений, основанный на анализе их развития;

структурным – при данной форме объяснения в научной теории осуществляется переход от описания к объяснению, переход от одних структурных уровней к другим, более глубоким.

По своему механизму, объяснения, делятся на объяснения через собственный закон и объяснения с помощью моделирования.

Объяснение тесно связанно с описанием – этапом научного исследования, состоящего в фиксировании данных эксперимента или наблюдения в помощью определенных систем, принятых в науке.

Вся наша коммуникативная и познавательная деятельность теснейшим образом связана с истолкованием тех или иных знаков, символов, слов, произведений духовной культуры. В науке ученый интерпретирует теории, музыкант – исполняемые им произведения, литературный критик – анализируемые сочинения, переводчик – переводимый текст, искусствовед – произведения живописи, музыки, прикладного искусства и т.д. Эти примеры показывают, что интерпретация не ограничивается только областью языка, а охватывает широкие сферы коммуникации и деятельности людей в целом. Таким образом интерпретация составляет фундаментальную основу не только мышления, но и любой коммуникативной деятельности и взаимопонимания между людьми.

Интерпретация и основанное на ней понимание должны учитывать : с одной стороны, - все объективные данные, относящиеся к любому тексту или информационным системам; с другой стороны, никакая интерпретация, даже в естественных науках, тем более в гуманитарных дисциплинах не может подходить к своему объекту без каких-либо идей, теоретических представлений, ценностей ориентации, т.е. без того, что связано с деятельностью познающего субъекта.

В какой бы форме ни осуществлялась интерпретация, она теснейшим образом связана с пониманием, так как служит его исходной основой. Из того, что в процессе понимания индивид сам приписывает смысл объекту, вовсе не следует, что всякое понимание в равной степени приемлемо. Интерпретация объекта всегда носит гипотетический характер и может быть пересмотрена. Таким образом, главная цель понимания состоит в том, чтобы придать смысл объекту познания. Основой понимания, т.е. тем источником, который снабжает нас интерпретациями, является индивидуальный смысловой контекст, представляющий собой систему взаимосвязанных смысловых единиц.

В социально-гуманитарном знании объяснение, понимание и интерпретация описываются в полной мере в философской герменевтике. Социальное и особенно гуманитарное познание имеет дело с текстами (соответственно контекстами и подтекстами), символами – в целом, с естественными и искусственными языками, поэтому перед ним встает задача постичь природу понимания, интерпретации текстов, знаковых систем, символов, выяснить проблемы, связанные с ролью языка в познании. Известно, что в познавательной деятельности мы полагаемся на смыслополагание или раскрытие уже существующих смыслов, на постижение значения знаков, т.е. интерпретацию, следовательно, мы выходим на проблемное поле герменевтики, а субъект предстает перед нами как «человек интерпретирующий».

Герменевтика происходит от греческого слова «hermeneia» – понимание, объяснение. Этимологию этого слова связывают с именем бога торговли, покровителя дорог Гермеса, который, согласно древнегреческой мифологии, передавал повеления олимпийских богов людям. Он должен был объяснять и истолковывать смысл этих посланий.

Как философская проблема герменевтика была известна философам Древней Греции, занимающимся обучением чтению и литературе, которое начиналось с поэм Гомера, понимание которых было связано с большими трудностями из-за их мифологического содержания. Формирование практических методов герменевтики началось с поисков эмпирических правил истолкования и понимания текстов самого различного содержания. В зависимости от особенностей этого содержания выявлялись и специфические правила их истолкования. Так возникала прежде всего филологическая герменевтика, изучающая особенности, связанные в основном с переводом текстов античной художественной литературы. В средние века значительное развитие получила библейская экзегетика, занимавшаяся истолкованием текстов Священного писания. Позднее возникла юридическая герменевтика, которая разрабатывала правила интерпретации правовых документов.

Прослеживая путь становления герменевтики, следует выделить этап, когда ученые осознали: каждая из герменевтических школ, развивающихся параллельно, пользуются многими общими способами интерпретации, а, следовательно, существует некое всеобщее искусство интерпретации.

Основоположником современной герменевтики считается немецкий ученый Фридрих Даниэль Эрнст Шлейермахер (1768-1834 гг.). Особенностью его метода, в отличие от греческих исследователей, трактовавших и формировавших все акты интерпретации как логические и риторические категории, является такое понимание природы творческого акта, когда бессознательное выступает в качестве первоначального импульса. «Понимание» и «интерпретация» трактуются как инстинкт и активность в самой жизни. Целостность понимания авторских произведений достигалась благодаря постижению внутренней логики их единой, цельной конструкции.

Серьезное продвижение проблем герменевтики в контексте методологии исторического и в целом гуманитарного познания произошло еще в XIX в. в исследованиях немецкого философа В. Дильтея. Он стремился осуществить то, что напрямую не сделал Кант – «критику исторического разума». Он стал рассматривать герменевтику как методологическую основу для гуманитарных наук, которые ученый относил к наукам о человеческом духе. В отличие от естествознания содержание гуманитарных исследований, по мнению Дильтея, составляют не факты природы, а объективированные выражения человеческого духа, мысли и чувств человека, его целей и мотивов. Соответственно этому, для объяснения явлений природы используются каузальные, т.е. причинные законы, а для понимания действия людей их необходимо предварительно интерпретировать, или расшифровать. Гуманитарное понимание существенно отличается от объяснения, поскольку оно всегда связанно с раскрытием смысла действия людей. Работая над книгой “Жизнь Шлейермахера”, Дильтей основательно усвоил методы текстуальной и исторической интерпретации герменевтики и предал им более общий, философский характер. Решающую роль в гуманитарных исследованиях, по Дильтею, играет понимание. Он выдвинул философский тезис: “Природу мы объясняем, а человека мы понимаем”.

Идеи герменевтики существенно обогатил М. Хайдеггер, для которого понимание – фундаментальный способ человеческого бытия. Такой принципиально онтологический поворот стал основой хайдеггеровской концепции герменевтической интерпретации, представив интерпретацию текстов как способ «опрашивания» бытия. Хайдеггер выявляет в качестве вполне очевидных два вида понимания: первичное – открытость, настроенность, дорефлексивное пред-понимание, или горизонт, от которого нельзя освободиться, не разрушив познание вообще; вторичное – понимание, близкое рефлексии, не способ бытия, но вид познания, возникающий на рефлексивном уровне, как филологическая интерпретация текстов или герменевтическая интерпретация философских текстов.

В полной мере философская герменевтика оформляется в работах Гадамера, который стремился осмыслить «наработанные» идеи и осуществить из синтез, а также преодолеть гносеологическую ориентацию, обратиться к онтологии, выяснить условия возможности понимания при сохранении целостного человеческого опыта и жизненной практики, что является фундаментальным условием для социального и гуманитарного знания. По мнению ученого, понимание “заданно традицией, в рамках которой можно жить и мыслить”. Во временном интервале, разделяющем создателя и интерпретатора текста, Гадамер призывает видеть позитивную и продуктивную возможности понимания. Время служит несущей основой, где коренится современность. Позитивная роль временного интервала заключается в его способности служить фильтром; благодаря дистанции времени снимаются частные познавательные процессы, что ведет к подлинному сущностному пониманию. Носителем понимания традиции является язык. Постоянно подчеркивается, что герменевтика как философское знание – это анализ самого процесса понимания, движение к истине. Высказывается мысль, что герменевтика – это не результат, а путь к знанию, сама практика получения истины [Философские проблемы наук, 2006, с.533; Вестник РАН, 1994, №12, с. 1096].

Французский представитель герменевтики П. Рикёр стремится выйти из «заколдованного круга» субъектно-объектной проблематики, обращаясь к вопросу о бытии, находя глубинные связи исторического бытия с совокупным бытием. Он вводит понятия прямого и косвенного смыслов. Интерпретацию рассматривает как расшифровку глубинного смысла, стоящего за очевидным, буквальным смыслом, выявляет соотношение формы интерпретации с теоретической структурой герменевтической системы. Рикёр вводит рациональные способы интерпретации в иррациональные компоненты познания, реализуя особый тип «научной объективности». Стремясь осмыслить повествовательные функции культуры, он соединяет герменевтику с лингвистическим анализом и аналитической философией, от герменевтики текста переходит к герменевтике социального действия [Философские проблемы наук, 2006, с. 533].

Положение о герменевтической самостоятельности текста носит методологический характер. Но центральным методологическим принципом является герменевтический круг – это главное методологическое понятие герменевтики. В герменевтическом круге понимание на лицо своеобразная диалектика целого и части: слово может быть понято только в контексте фразы, фразы – только в контексте абзаца или страницы, которая понятна в контексте произведения в целом. Понимание произведения в целом невозможна без понимания его частей.

Интерпретация, исследуемая в герменевтике, аналитической философии, методологии и логике, является общенаучным методом и базовой операцией социально-гуманитарного познания. Она предстает как истолкование текстов, смыслополагающая и смыслосчитывающая операции; в философии наряду с методологическими функциями исследуется и онтологический смысл интерпретации как способа бытия, которое существует понимая. Понимание трактуется как искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием другому, тогда как интерпретация, соответственно, как истолкование знаков и текстов, зафиксированных в письменном виде.

Для интерпретации значимы взаимодействие между автором и интерпретатором, намерения которого влияют на ее содержание и сказываются на ее глубине и завершенности. В гуманитарном знании интерпретация – фундаментальный метод работы с текстами как знаковыми системами. Текст как целостная функциональная структура открыт для множества смыслов, существующих в системе социальных коммуникаций. Он предстает в единстве явных и неявных, невербализованных значений, буквальных и вторичных, скрытых смыслов.

Изучение общей структуры естественного языка дает в большинстве случаев истинную картину мира. Это, в свою очередь, как и наличие общих убеждений, выступает условием успешной коммуникации. Эти онтологические идеи служат предпосылкой и основанием теории «радикальной интерпретации» Д. Дэвидсона, являющейся наиболее разработанной и аргументированной в аналитической философии сегодня. Реальность – не только объективная, но и субъективная – формируется и существует с помощью языка и интерпретации. Сознание не носит личного характера, основой познания являются наша коммуникация с другими людьми и объектами, а также ситуации и события, интегрированные в один и тот же «контекст значения», предполагающий с необходимостью интерпретативную деятельность.

Г.Г. Шпет показал, что переход от частных герменевтик к общей теории понимания вызвал интерес к вопросу о множественности типов интерпретации , представленных во всех гуманитарных науках. Были выделены грамматическая, психологическая и историческая интерпретации (Ф. Шлейермахер, А. Бек, Дж.Г. Дройзен), обсуждение сути и соотношения которых стало предметом как филологов, так и историков. Грамматическая интерпретация осуществлялась по отношению к каждому элементу языка, его грамматическим и синтаксическим формам в условиях времени и обстоятельств применения. Психологическая интерпретация раскрывает представления, намерения, чувства сообщающего, вызываемые содержанием сообщаемого текста. Историческая интерпретация предполагала включение текста в реальные отношения и обстоятельства. В целом в герменевтике, поскольку она становится философской, расширяется «поле» интерпретации, которая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными проблемами, человеческого бытия-в-мире. Одновременно существуют и другие подходы к типологии интерпретации. Типология Л.А. Уайта рассматривает исторический подход, эволюционизм и функционализм как три различных, четко отграниченных друг от друга способов интерпретации культуры, каждый из которых важен и должен быть учтен при изучении процессов не только в культуре, но и в обществе в целом [Философские проблемы наук, 2006, с. 534-535].

Таким образом, понимание и объяснение и в истории философии, и в современных философских учениях остаются проблемными и во многом дискуссионными. Философы всех времен сформировали герменевтику как философскую теорию познания, творчества и индивидуальности. Герменевтика признала единственно доступным и ценным мир человеческого общения. Мир культурных ценностей внутри него составляет язык, с помощью которого должны быть поняты и истолкованы все составляющие культуры.

ЛИТЕРАТУРА

1. Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук / под общ. ред. д=Ра филос. Наук, проф. В.В. Миронова. – М.: Гардарики, 2006. – 639 с.

2. Цурганова Е.А. Герменевтика – наука о смысле текста //Вестник Российской академии наук, 1994 – том 64, № 12. – с. 1095-1099.

В философии существуют два основных подхода к трактовке соотношения объяснения и понимания.

Первый из них, исходит из абсолютизированного противопоставления естественных и общественных наук. На этом основании, объяснение, как раскрытие законов изучаемого явления, соотносится только с физикой и естествознанием, а в общественных науках важнейшим средством познания считается понимание, т.е. мысленное моделирование психологического состояния другого человека на базе собственного жизненного опыта. Этот подход представлен в работах У.Дрэя, В.Дильтея, Р.Коллингвуда, Л.П.Карсавин, В.М.Хвостов и др.

В противоположность этому, второй подход не делает существенного различия между объяснением в точных и общественных науках, т.к. во всех случаях, когда мы имеем дело с научным объяснением, оно должно опираться на соответствующие закономерности. Эти закономерности могут быть динамическими или статистическими, они могут обладать ярко выраженной спецификой, соответствующей тому направлению научного познания, которое они представляют, но они всегда должны являться именно закономерностями. Подобная позиция нашла свое отражение в трудах К.Гемпеля, Р.Карнапа, П.Ленгама, Д.М.Петрушевского, А.С.Лаппо-Данилевского, С.Л.Франка и др.

Большой вклад в раскрытие психологических аспектов объяснения в общественных науках внесла герменевтика. Это философское направление специально исследовало возможности интерпретации и постижения чужой индивидуальности, неявно вписанной в смысловое поле текста как “второй план”, как “подтекст”. Мы рассмотрим особенности герменевтического подхода к объяснению на примере взглядов Х.Гадамера, как одного из виднейших представителей данного направления, ученого, сознательно ориентирующегося на разработку эффективного способа достижения истинного исторического знания.

Для лучшего осмысления философии Гадамера попытаемся определить тот “контекст”, уходящий своими корнями в XIX век, в русле которого разрабатывались основные принципы ее теории, т.е. сформулируем, выражаясь герменевтической терминологией, “предпонимание” данного вопроса. С этой целью обратимся к творчеству Ф.Шлейермахера и В.Дильтея, которые, подобно романтикам, доказывали, что объяснение исторических событий возможно лишь на основе психологического “вживания” во внутренний мир исторических деятелей.

При этом Шлейермахер считал, что автора исторического источника “нужно понять лучше, чем он сам себя понимал”. Этот тезис раскрывает неограниченные просторы перед возможностями исторической интерпретации, но вызывает определенные сомнения в плане адекватности достигнутого таким образом понимания.

Дильтей расширил романтическую герменевтику до исторического метода. Он дал анализ понятия взаимосвязи в истории, которая в его интерпретации предстала в следующем виде: только из целостности текста можно понять части и лишь из частей - целое, как мир истории. Дильтей считал, что “не только источники предстают перед нами как тексты, но и сама историческая действительность есть подлежащий пониманию текст”. Исторические факты, по его мнению, - это факты нашего сознания, и поэтому историю можно лишь “испытать”, “почувствовать”, “понять”, что достижимо преимущественно путем изучения биографий исторических деятелей, при опоре на собственную интуицию исследователя. Исходя из этого, Дильтей ограничивает сферу объяснения только природными явлениями, а методом изучения истории объявляет понимание.

Х.Гадамер продолжил и развил указанные взгляды своих предшественников. Он практически отождествил объяснение истории с его пониманием, для которого необходим “процесс слияния горизонтов” прошлого и настоящего. Лишь осознание интерпретатором собственной исторической обусловленности, проникновение в историческую ситуацию, подлежащую пониманию, способствует преодолению, как его собственной ограниченности, так и ограниченности текста, приводит исследователя к образованию нового, более общего, более глубокого “горизонта”. Но возникает естественный вопрос: как же все это осуществить?

Гадамер поясняет, что, прежде всего, необходимо учитывать, что историк (интерпретатор), подходя к тексту, всегда уже имеет определенное его понимание (“предпонимание”), определяемое условиями, в которых он живет (семья, общество, государство). Это предпонимание имеет характер предрассудка. При этом Гадамер отказывается от негативного отношения к предрассудку и рассматривает его лишь как суждение, которое выносится до окончательной проверки. Именно с этого момента и “должен критически вступить в дело опыт исторической герменевтики”. Ученый должен не отбросить свои предрассудки, а осознать их. Избавиться он должен лишь от ложных предрассудков, а чтобы выявить их, исследователю нужно постоянно вести диалог с изучаемым преданием, текстом, событием.

Следует учесть, что Гадамер рассматривает интерпретацию как практически идентичную психологическому объяснению в истории процедуру. Поэтому указанные им действия исследователя, направленные на интерпретацию исторического события, вполне соотносимы с реализацией психологического аспекта объяснения. Эти действия можно представить в следующем виде:

1) понять историческую ситуацию, в которой историк живет и действует;

2) уяснить имеющиеся в нем самом предрассудки;

3) понять исторические обстоятельства, в которых развертывались события прошлого, т.е. “вжиться в текст”;

4) и на основе всего этого - истолковывать, интерпретировать событие истории.

Таким образом, движение к истине в указанной схеме идет через постоянный “диалог” с текстом, с сегодняшним миром и с миром прошлого. При этом Гадамер не ставит перед собой цель разработать метод познания, задачу герменевтики он видит в том, “чтобы прояснить те условия, при которых понимание совершается”.

Указанная схема действий историка содержит ряд важных моментов: а) учет субъективности ученого и ее трансформацию в позитивный фактор исследования; б) мысленную соотнесенность исследователя с исторической традицией; в) ориентацию ученого на осознание своих исходных мировоззренческих позиций по рассматриваемому вопросу. Этим дается установка на преодоление указанного еще Ф.Бэконом “идола пещеры”, стоящего на пути познания, и одновременно определяется ориентация на решение проблемы партийности в научном поиске, которая, восходя от философии Гегеля и Маркса, нашла свою законченную категоричную форму в теории В.И.Ленина, согласно которой сознательное, неукоснительное следование принципу партийности является атрибутом достижения исторической истины. Гадамер также предлагает историку осознать свою партийность, но, в отличие от ленинского подхода, лишь затем, чтобы подняться над этой партийностью.

Подобные герменевтические идеи Гадамера составляют несомненный методологический вклад в разработку психологических аспектов объяснения в общественных науках.

Вместе с тем, следует констатировать высокую степень интуитивизма, связанную с самим актом интерпретации (объяснения) в герменевтике, широкое оперирование терминами “озарение”, “наитие”, что резко ограничивает возможности их рационального осмысления.

Этот недостаток в какой-то мере стремится преодолеть одно из современных направлений американской “новой научной истории” - “психоистория”, которая путем обращения к подсознательным эмоциям, детерминирующим поведение человека, объясняет сферу иррационального.

Рассмотрим пример объяснения Р.Бинионом, одним из видных представителей “психоистории”, поведения Гитлера, которое основывается на анализе его психоразвития. Ученый выделяет ряд психотравм, пережитых Гитлером в детстве, юношестве и молодости.

Первая - полученная в младенчестве: мать Гитлера восприняла смерть двух первых детей и четвертого по счету ребенка, как наказание за незаконный, преждевременный брак (она вступила в брак, не дождавшись смерти второй жены своего супруга; при этом она состояла с супругом в родственных отношениях, что осуждалось церковью и традицией). Чувство вины молодой крестьянки обострялось со смертью периодически рождавшихся детей, усугубляясь тем, что бездетность грозила семейным разрывом. Поэтому ее первый ребенок, сын Адольф, обладавший к тому же с рождения и серьезным физическим недостатком, скрываемым ею от окружающих, стал объектом бессознательно передававшейся ребенку психопатологии.

Вторая - психотравма, пережитая в 1907 году, в возрасте 18 лет, в связи со смертью матери, сопровождавшаяся “переносом вины за смерть пациента на лечащего врача - еврея”, что способствовало зарождению у будущего “фюрера” идеи геноцида.

Третья - психотравма, полученная в 1918 году, в результате отравления газами и вызвавшая кратковременную потерю зрения на истерической почве.

Р.Бинион основывает свое объяснение на двух параллелях, раскрывающих закономерную связь событий: 1) связь между смертью матери, якобы умерщвленной врачом-евреем (1907 г.), отравлением Гитлера газами во Фландрии (1918 г.) и решение последнего отравить газом всех евреев (1942 г.); 2) Связь между смертью матери (1907 г.), поражением Германии в войне (1918 г.) и переносом комплекса вины на Россию (1918 г.), приведшим к принятию решения о войне с СССР (1941 г.).

В этом примере ярко проявляются такие особенности “психоисторического” объяснения, как: 1) ориентация на объяснение событий истории через “мотивы” агентов; 2) поиск причин “мотивов” во внутреннем мире человека, особенностях взаимоотношений с ближайшим окружением (семья, друзья и т.п.); 3) поиск причин поведения человека в бессознательных мотивах, сформировавшихся в детстве; 4) использование метода “контрпереноса”, заимствованного из методики психоанализа, когда клиницист переносит на своих пациентов различные образы из своего детского прошлого; 5) опора объяснения на определенные закономерности (в рассмотренном примере объяснения это две закономерности: а) мир взрослых (семьи) оказывает решающее влияние на становление и развитие характера ребенка; б) заложенные в детстве основы характера определяют всю взрослую жизнь человека (возможно, бессознательно).

Применение психоанализа, действительно, помогает объяснять некоторые аспекты истории, оно не только обосновывает признание принципиальной возможности рационального объяснения сферы бессознательного, но и делает практические шаги в этом направлении.

Вместе с тем, практика “психоисторического” объяснения сталкивается с тремя главными трудностями:

1. В большинстве случаев достоверные источники, пригодные для мотивированной психоаналитической трактовки периода раннего детства исторической личности являются крайне скудными или отсутствуют вовсе, вследствие этого, возникает замкнутый круг: гипотеза о раннем детстве исторической личности, претендующая на то, чтобы пролить свет на ее деятельность в зрелые годы, фактически выводится из этой деятельности, а затем обращается для ее же объяснения.

2. Для применения метода “контрпереноса” историк вряд ли будет обладать столь широким диапазоном взаимоисключающих качеств, который позволит ему найти соответствующие образы в своем детстве, чтобы объяснить мотивы полярно противоположных по своему психическому складу и всему внутреннему миру деятелей, таких как, например, Гитлер и Ганди, объяснение поведения которых осуществил Э.Эриксон.

3. Сложность обоснования иррациональных мотивов субъекта, вытекающая из проблемы: как рационально можно обосновать иррациональное?

Конечно, “психоисторический” подход может иметь лишь ограниченное применение в практике социально-исторического познания и требует привлечения дополнительных аспектов объяснения - социальных законов, теоретических концептуальных взглядов на историю, но его методы и направленность исследования заслуживают серьезного внимания и разработки.

Отмеченная нами теоретическая дискуссия между позицией, связывающей функционирование процедуры объяснения с научными законами, и позицией, понимающей объяснение как раскрытие мотивов, чувств, верований, мыслей субъектов действия, в целом, верно отражает противоположность мнений ученых по данному поводу. Но действительность всегда богаче любой теоретической схемы, поэтому данное различие не должно абсолютизироваться. Так, К.Гемпель, в общем, не отрицает мотивационного объяснения, но рассматривает его лишь как включенное в общую процедуру полного объяснения, причем подчеркивает, что и мотивационный аспект осуществляется с помощью законов. Одновременно У.Дрэй, хотя и не рассматривает закон как необходимое условие объяснения и резко критикует применение модели “охватывающего закона” Поппера-Гемпеля к истории, все же допускает, что историки иногда подводят исследуемые события под какой-либо закон или законы. Более того, впоследствии, под влиянием многочисленной критики, Дрэй приходит к более умеренной оценке самой теории “охватывающего закона”, как основы процедуры объяснения.

Подобное положение представляется важным для понимания последующей эволюции рассматриваемой дискуссии, в ходе которой явно выявилась тенденция к известному компромиссу между конфликтующими концепциями. Причем наметившийся компромисс идет, в основном, по линии сглаживания особо острых противоречий сторон, нивелирования резких суждений и в целом базируется на плюралистической основе.

Как же соотносятся между собой объяснение и интерпретация?

Эти процедуры можно дифференцировать по следующим основаниям:

1) по цели: объяснение ориентируется на раскрытие сущности явления, интерпретация - на выражение интерпретируемого в виде определенной содержательной информации;

2) по способу функционирования: объяснение осуществляется путем соотнесения объекта с соответствующими закономерностями, интерпретация может осуществляться и другими способами, например, описанием;

3) по гносеологическому статусу: объяснение может иметь и во многих случаях имеет вариативный, правдоподобный характер, но в процессе познания оно стремится к достоверности, при достижении которой не перестает оставаться именно объяснением; интерпретация же всегда предполагает определенную вариативность, т.е. возможность иных интерпретаций, лишившись этого, она теряет свой статус интерпретации.

Для интерпретации характерна тенденция осуществлять свои функции через посредство ряда других исследовательских процедур (объяснения, экспликации, доказательства, ретросказания и т.д.). Но, опираясь на результаты этих процедур, интерпретация не сводится только к их суммированию, ее специфика выражается в ряде собственных познавательных операций. Интерпретация научного факта (закона, теории) предполагает выведение из него системы следствий (или рассмотрение его в качестве следствия определенных универсалий), позволяющих полнее осмыслить содержание этого факта.

Прослеживается следующая дифференциация интерпретации и непосредственно связанных с ней процедур экспликации, доказательства, определения и оценки:

Определение ориентируются на раскрытие сущности явления, а интерпретация может и не раскрывать этой сущности, но всё равно будет оставаться интерпретацией;

В отличие от экспликации, которая не ориентирована на раскрытие сущности, интерпретация способна выявлять сущностные характеристики объекта;

Интерпретация не сводится к доказательству или оценке, но может включать их в собственную структуру и выполнять определенные доказательные или оценочные функции.

На основании выделенной специфики интерпретации можно сделать вывод о ее особом статусе в системе научного исследования. Действительно, интерпретация способна выступать как в виде отдельной процедуры познания, так и в виде подсистемы познания, объединяющей в себе различные процедуры, для достижения собственной исследовательской цели. Подобной целью или аттрактором интерпретации является понимание.

Вопрос о соотношении объяснения и понимания является одним из дискуссионных в современной методологии. А.Л.Никифоров, например, полагает, что объяснить некоторое явление - значит, прежде всего, сделать его понятным. Противоположной точки зрения придерживается Е.П.Никитин, который, указывая на индивидуально-психологический характер понимания и неопределенность его понятия, считает неверным связывать объяснение с пониманием.

Раскрывая соотношение объяснения и понимания, отметим, что объяснение всегда влечет за собой понимание изучаемого явления. Понимание же, напротив, не предполагает необходимость именно объяснения, т.к. может быть достигнуто и благодаря применению других познавательных процедур (определения, экспликации, интерпретации и т.д.).

Понимание выступает по отношению к объяснению:

1) как необходимая основа осуществления объяснительной процедуры, особенно в аспекте раскрытия мотивационно-целевого момента деятельности исторического субъекта;

2) как сопутствующая цель, опосредованный результат объяснения.

Еще более сложным является соотношение понимания и интерпретации, вследствие чего, даже в научной литературе эти понятия часто не дифференцируются, а сами термины используются на уровне обыденного словоупотребления. Осмыслить соотношение понимания и интерпретации мешает определенный парадокс, состоящий в том, что, осмысливая какую-либо информацию человек вроде бы понимает ее, но нет гарантии, что понимает адекватно, а не интерпретирует соответственно своим представлениям, подменяя, таким образом, понимание субъективной интерпретацией, весьма далекой от реального смысла этого этой информации. Можно ли в таком случае назвать это пониманием?

Определим значение термина “понимание”. В научной литературе широко представлен подход, в соответствии с которым понимание рассматривается как усвоение субъектом новой информации, как интеграция последней в систему наличного знания. Это указывает на фундаментальную общность основы понимания и интерпретации.

В чем же тогда специфика того и другого?

В отличие от понимания, интерпретация обязательно предполагает возможность иных интерпретаций. Понимание же, в строгом смысле этого слова, означает, что субъект адекватно воспринимает незнакомую информацию. Конечно, можно говорить о той или иной степени адекватности понимания, но сама качественная характеристика результата данного процесса всегда определяется однозначно: субъект или понимает, или не понимает информации. Кроме того, понимание не предполагает явный перевод содержательного плана на язык иных концептуальных средств, что характерно для интерпретации. Наоборот, понимание предполагает овладение языком тех концептуальных средств, которые использованы в изучаемой информации.

Тем самым, процедура интерпретации непосредственно ориентирована на процесс понимания. Как справедливо отмечает Поль Рикёр, сама работа по интерпретации обнаруживает глубокий замысел: преодолеть культурную отдаленность, дистанцию, отделяющую человека от чуждой ему информации, чтобы поставить ее на один с ним уровень и таким образом включить смысл этой информации в нынешнее понимание, каким обладает этот человек.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что все процедуры научного познания обладают четко выраженной спецификой собственного применения, благодаря чему последовательно достигается усиление глубины и точности понимания исследуемых явлений.